— Так жизнь надо обустраивать, город-то вон как изменился! — Чапа посмотрел вокруг — особых изменений, по правде говоря, заметно не было, кроме Греб-Шлепа с его арсеналом, но, тем не менее, барабанщик с гордостью произнес: — Что, скажешь, мы здесь ни при чем?
— Ну, город, конечно, изменился, это правда. Удивительный у нас получился Город, не похожий ни на какой другой. Да так и должно быть! Только, сдается, теперь здесь и без вас справятся. Славные вы ребята, только вот без шума и всяких штучек не можете! Тут эволюция начинается, а она баба жестокая, что твоя прокурорша, и в чудеса не верит. Так что, думаю, вам здесь скоро надоест.
— Ну и что ты нам посоветуешь, дед? — серьезно сказал Лабух. — Вразумил бы ты нас, а то мы, того и гляди, войдем в легенду, а оттуда, знаешь ли, так просто не выберешься.
— А вы просто так, без моих советов, уже и решить ничего не можете? В легенду вы так и так войдете, только ведь от вас не убудет. Но легенда легендой, а жизнь — жизнью. Жизнь — она, как вода, дырочку найдет куда течь. Так что, все само собой разложится по мастям, и очень скоро. Единственный мой совет — ступайте-ка домой, выспитесь, а потом уж решайте, как вам дальше быть. И помните, герои — они существа эпические и эволюции не подвержены, так что думайте! — Дед наклонился к баяну, подмигнул Лабуху, и дурашливо протянул: — А таперича — покедова! Я еще старуху с прошлого вознесения не видал, заждалась, поди, истомилася!
Музыканты поплелись по утреннему рынку, соображая, что можно купить на те гроши, которые нашлись в чехлах их инструментов. Получалось, что выбор невелик и традиционен. Что-либо, кроме пива и воблы, покупать было бессмысленно, да и не хотелось. Так что пришлось купить пива и воблы, после чего направиться в Лабухов двор, расположиться за дощатым столиком и, наплевав на дедов совет, предаться размышлениям о будущем, как и положено отвергнутым эволюцией героям.
Мемориальных досок на облупленной стене дома у входа в Лабухов подвальчик пока что не наблюдалось, толп туристов с фотоаппаратами и телекамерами — тоже. Да и бессмертного пионера, известного у аборигенов под ласковым именем Павлик, никто не пытался скоропалительно переделать в монумент Лабуху-освободителю. Словом, было тихо и спокойно, как и должно быть теплым летним утром.
После того как были выпиты первые бутылки и разделаны первые три воблины, безумная ночь, наконец, оставила музыкантов. Банальное пиво не погасило в них ощущения свершившегося чуда, но сделало его привычным и обыденным — состоявшимся. Ну, чудо и чудо. А что дальше?
— Слушай, Лабух, тебе не кажется, что это как-то уж чересчур обычно? — Чапа задумчиво обсасывал рыбий хвост. — Вот, что-то свершилось, наверное, нечто великое, а мы сидим, пиво пьем. Словно и не было Ночи Чаши, а случилась обыкновенная ночь граненого стакана. Только без похмелья. Обидно как-то!
— Да уж! Так что же дальше, а, Лабух? — спросил Мышонок, меланхолично обгладывая рыбьи ребрышки. — Что нам, так всю оставшуюся жизнь и пить пиво с воблой? Может, бутылки сдать, добежать до рынка и лаврушки купить для матрацев? Будем почивать на лаврах.
— Действительно, если всю жизнь пить пиво, пусть даже с воблой, то это не дело, — согласился Чапа. — Да и запаха лаврушки я не переношу, голова болит. Нужно что-то придумать.
— А чего тут придумывать, — Мышонок подергал себя за ухо. — Лабух какой-нибудь музыкальный мемуар напишет, а мы с тобой на детских утренниках выступать будем с воспоминаниями. Так и проживем.
— Ничего не надо придумывать, — Лабух грустно потрогал гитару, просто так, машинально. — Что у нас, больше дел никаких нет, кроме как чудеса да подвиги совершать?
Музыканты опять притихли и задумались. Вообще-то, по правде говоря, не было. Конечно, они со временем появятся, но вот сейчас — не было. Потом Мышонок сказал:
— Вообще-то, Лабух, помнишь, я тебе про нашу компанию в Доме железнодорожников рассказывал? Так вот, была там одна флейтисточка, рыженькая... У нас с ней только-только начало что-то получаться, а тут эта джаггова облава. Может быть, она жива еще? Так что я вот сейчас допью пиво и пойду, поищу ее. В самом деле, не всё подвиги совершать, иногда и жить надо, а, Лабух?
Лабух промолчал, хотя Мышонок был, наверное, прав.
— А я, знаешь, Лабух, когда у слепых диггеров был, слышал, есть там у них такие тихие барабаны. Помнишь, Сеня рассказывал? Больно уж мне хочется научиться на этих тихих барабанах играть. Представляешь, звука, вроде, и нет никакого, а ритм прямо внутри тебя. Здорово! Они меня приглашали погостить, да вот все было недосуг. А сейчас свободного времени навалом, так что я, пожалуй, поживу немного в Нижнем Городе. А когда научусь — вернусь. Ей Полу, вернусь! Выращу себе самый большой тихий барабан и вылезу с ним на свет Божий. Вот будет здорово!
— Да ладно вам, — Лабух отхлебнул пиво, — конечно, ступайте, если есть куда. Жизнь, она поважнее всяких там подвигов и чудес.
— А сам-то ты что собираешься делать? Может, тебе снова с Дайанкой сойтись? А, Лабух? — Мышонок заботливо посмотрел на товарища. Он уже твердо решил отыскать свою рыженькую флейтистку и теперь беспокоился, как бы Лабух не остался один.
— Сойтись можно на узенькой дорожке или еще где-нибудь. С женщиной, по-моему, нужно срастись, а я как-то к этому пока не готов. Да ты не беспокойся, у меня вон для души Черная Шер есть, а для тела всегда кто-нибудь найдется.
Лабух замолчал, потом встал, аккуратно поставил пустые бутылки рядком около столика, чтобы тот, кому это нужно, мог их найти. Надо было прощаться.
— Ну ладно, мне пора Шер проведать! Да надо посмотреть, не натворил ли чего давешний постоялец в моей берлоге. Вдруг он там порядок навел? Как я тогда жить буду! До встречи, бойцы!
Лабух подхватил гитару и, не оборачиваясь, пошел к дому.
Ну вот и разошлись, разбежались по своим жизням. Лабуху было немного грустно, но только немного, словно они только что выполнили некую важную работу. С одной стороны, конечно, жаль, что все закончилось, а с другой — понимаешь, что так и должно быть.
Кстати, постоялец оказался вполне порядочным чуваком — особого беспорядка не было, но и попыток радикально улучшить и облагородить среду обитания не наблюдалось. В общем, констатировал Лабух, свой человек. Шер, бессовестно обожравшаяся печенки, лениво валялась на диване. Кормить ее явно не требовалось. На появление хозяина кошка отреагировала сытым мурчаньем, после чего принялась вылизывать округлившееся пузечко.
«Пойти, что ли, водки взять? — подумал Лабух. — В долг дадут, наверное! Нажрусь, отмечу, так сказать, полдень гордыни своей».
Он совсем уже было собрался исполнить задуманное, впасть, так сказать, в алкогольную спячку до того времени, когда опять кому-нибудь понадобится Лабух с его гитарой, если, конечно, потребуется. Это было бы самым простым, хотя и трусливым решением проблемы будущего. Лабух уже прикидывал, к кому их спиртуозных кредиторов обратиться за помощью, но ему помешали.
