Она встала и ушла во дворец, чтобы ее не отвлекал ни Констант, ни кольца Сатурна.
Она долго смотрела на громадный портрет ослепительно чистой девочки в белом, держащей в поводу собственного белоснежного пони.
Беатриса знала, кто это. На картине была прибита бронзовая дощечка с надписью: «Беатриса Румфорд в детстве».
Контраст был поразительный — контраст между маленькой девочкой в белом и старой женщиной, которая ее разглядывала.
Беатриса резко повернулась спиной к портрету, снова вышла во двор. Теперь мысль, которую она хотела записать для книги, четко оформилась у нее в голове.
— Самое худшее, что может случиться с человеком, — сказала она, — это если его никто и ни для чего не использует.
Эта мысль ее успокоила. Она прилегла на старый шезлонг Румфорда, посмотрела на фантастически красивые кольца Сатурна — Радугу Румфорда.
— Благодарю тебя за то, что ты мной воспользовался, — сказала она Константу. — Несмотря на то, что я не желала, чтобы кто-нибудь ко мне прикасался.
— Не стоит благодарности, — сказал Констант.
Он принялся подметать двор. Мусор, который он выметал, состоял из песка, принесенного ветром, кожуры семян маргариток, скорлупы земных арахисовых орехов, пустых банок из-под курятины без костей и скомканных листов писчей бумаги. Беатриса питалась главным образом семенами маргариток, арахисом и готовыми куриными консервами — их даже не надо было разогревать, так что она могла есть, не отрываясь от рукописи.
Она умела есть одной рукой и писать другой — а ей больше всего на свете хотелось успеть записать все, все.
Не закончив подметать, Констант на минуту остановился посмотреть — как там стекает вода из бассейна.
Вода стекала медленно. Студенистая куча водорослей, закрывавшая сирен Титана, едва показалась над зеркалом воды.
Констант наклонился над открытым стоком, вслушался в журчанье воды.
Он услышал, как вода певуче переливается в трубах. И он услышал еще что-то.
Он услышал тишину вместо знакомого, такого любимого звука.
Его подруга, Беатриса, перестала дышать.
Малаки Констант похоронил свою подругу в титаническом торфе, на берегу моря Уинстона. Он выкопал могилу там, где не было ни одной статуи.
Когда Малаки Констант прощался с ней, в небе над ним тучами кружились синие птицы Титана. Там было не меньше десяти тысяч этих громадных благородных птиц.
Они превратили день в ночь, а воздух дрожал от взмахов их крыльев.
Но ни одна птица не издала ни звука.
И в этой ночи средь бела дня на круглой вершине холма, откуда была видна могила Беатрисы, появился Хроно, сын Беатрисы и Малаки. Он был в плаще из птичьих перьев, размахивал полами, как крыльями. Он был воплощением красоты и силы.
— Благодарю, Мать и Отец, за то, что вы подарили мне жизнь! Прощайте! — крикнул он.
Потом он исчез, и за ним улетели птицы.
Старый Малаки вернулся во дворец. Сердце у него было тяжелое, как пушечное ядро. Он вернулся во дворец только потому, что хотел оставить все в полном порядке.
Рано или поздно сюда придет еще кто-нибудь.
Дворец должен быть чистым, прибранным, подготовленным к их приходу. Дворец должен поминать добром прежнюю владелицу.
Вокруг старого, потертого кресла Румфорда лежали яйца ржанок, и дикая клубника, и корзинка с семенами маргариток, и горшочек с перебродившим молочком маргариток — все это Констант привез для Беатрисы Это скоропортящиеся продукты. Они не дождутся новых обитателей.
Констант отнес их обратно в свою долбленку. Ему-то они были не нужны. Они никому не были нужны.
А когда он выпрямил свою старую спину, то увидел. что Сэло, маленький посланец с Тральфамадора, идет к нему по воде.
— Здравствуйте, — сказал Констант.
— Здравствуйте, — сказал Сэло. — Благодарю вас за то, что вы меня собрали.
— Я не ожидал, что у меня получится, — сказал Констант. — Как ни бился, вы не подавали признаков жизни.
— Все у вас получилось, — сказал Сэло. — Просто я сам не знал, стоит подавать признаки жизни или не стоит. — Он со свистом выпустил воздух из своих ступней. — Пожалуй, пора двигаться, — сказал он.
— Вы все-таки хотите доставить послание? — спросил Констант.
— Всякий, кто дал себя загнать в такую даль с дурацким поручением, — сказал Сэло, — должен хотя бы поддержать честь всех дураков и выполнить поручение до конца.
— Моя жена умерла сегодня, — сказал Констант.
— Очень жаль, — сказал Сэло. — Я бы еще сказал: «Чем я могу помочь?» — но Скип как-то заметил, что это самое идиотское и отвратительное выражение в английском языке.
Констант потер руки. Да, на Титане у него друзей не оставалось — разве что у правой руки есть левая, под пару — вот и вся компания.
— Плохо без нее, — сказал Констант.
— Значит, вы все же полюбили друг друга, — сказал Сэло.
— Всего год назад по земному счету, — сказал Констант. — Сколько лет прошло, пока мы поняли, что смысл человеческой жизни — кто бы человеком ни управлял, — только в том, чтобы любить тех, кто рядом с тобой, кто нуждается в твоей любви.
— Если вы сами или ваш сын захотите вернуться на Землю, — сказал Сэло, — я вас подброшу по дороге.
— Мальчик ушел к синим птицам, — сказал Констант.
— Молодец! — сказал Сэло. — Я бы и сам к ним ушел, если бы они согласились меня принять.
— Земля… — задумчиво сказал Констант.
— Мы будем там через несколько часов, — сказал Сэло. — Корабль в полной исправности.
— Здесь очень одиноко, — сказал Констант. — Особенно теперь, когда… — И он покачал головой.
Еще дорогой Сэло испугался, что совершил роковую ошибку, предложив Константу вернуться на Землю. Эта мысль у него появилась, когда Констант потребовал, чтобы Сэло доставил его в Индианаполис, штат Индиана, США.
Это неожиданное требование испугало Сэло: Индианаполис — далеко не лучшее место для бездомного старика.
Сам Сэло собирался высадить его возле шахматного клуба в Санкт-Петербурге, штат Флорида, США. Но Констант уперся на своем, как это свойственно старикам. Он хотел в Индианаполис, и все тут.
Сэло подумал, что у него в Индианаполисе родственники или старые деловые связи, но оказалось, что ничего подобного нет.
— Я никого в Индианаполисе не знаю, да и про сам город знаю только то, — сказал Констант, — что прочел в книжке.
— А что вы прочли в книжке? — спросил Сэло. Ему было очень не по себе.
— Индианаполис, в Индиане, — сказал Констант, — был первым американским городом, где белого повесили за то, что он убил индейца. Если там живут люди, которые способны повесить белого за убийство индейца, — сказал Констант, — этот город мне подходит.
