в пещерах, но так как в окрестностях гор не наблюдалось, ждал увидеть шалаши, навесы или нечто подобное. Каково же оказалось его изумление, когда деревья расступились и прямо перед ними возникла сложенная из каменных валунов стена. Стена была невысока, – Конгу по макушку, – и длиной не более пяти метров, но это явно было каменное строение.
Они застыли на месте от неожиданности. Конг осторожно подошел к стене, потрогал, принюхался.
– Вкусно пахнет, – сообщил. – Мясо, на костре коптили.
Он шумно проглотил слюни, живот его громко забурчал. Максим и Зира тоже за весь день ни крошки во рту не держали. Хорошо, что у людей обоняние не так развито, – аромат копченного мяса они сквозь каменную кладку не уловили.
– Это что, стойбище? – уточнил Максим. – Они его не охраняют?
– Мой не знать. Мой посмотреть…
Но посмотреть Конг ничего не успел.
– Хэй, красавчик, где коротышек поймал?
Из-за угла строения вышла гвыхиня. Молодая – груди не успели обвиснуть. Касательно гвыховских канонов красоты Максим судить не брался. Гвыхиня была почти на голову ниже Конга и шерстью покрыта не черной, а скорее пегой. Всей одежды – набедренная повязка из шкуры зверя, куда менее волосатого, чем владелица повязки. Вдобавок намотанная на левую руку праща и увесистая сумка через плечо – не иначе, с камнями для стрельбы.
Чужаки, подобравшиеся к самому стойбищу, гвыхиню нисколько не испугали, разве что удивили. Она подошла ближе, мельком взглянула на Зиру, куда внимательнее оглядела Максима. Причмокнула, сообщила с видом шеф-повара:
– Хорошее мясо, молодое. Правильно приготовить вкусно будет.
Максим вздохнул: кажется, история повторялась. Зира сердито толкнула Конга в бок:
– Ты чего молчишь?
Великан, с вожделением таращившийся на самку, опомнился. Приосанился, выпятил грудь, объявил:
– Не мясо, друг! Веди к мамкам, говорить будем. Важное!
Гвыхиня посмотрела на него недоверчиво. Ткнула пальцем в Зиру:
– Друг? Голокажая – твой женщина? Ты какого племени? Откуда приблудился?
– Мой из племени Черноруких, стойбище мамки Рыхи!
– Не слыхала про таких. Ладно, веди своих голокожих. Прикажет мамка коротышку забить и закоптить, узнаешь, кто друг, а кто еда.
– Маленькие люди – не еда, – насупившись, буркнул Конг. – Мяса у вас и так много. Пахнет!
– Мало! Вернутся охотники, принесут добычу, – много будет. Пировать будем, ням-ням, – смачно облизнулась гвыхиня, дразня и без того пускающего слюни здоровяка.
Коптильня, она же кладовая, находилась осторонь от стойбища. Друзьям пришлось пройти метров двести по лесу, прежде чем деревья поредели окончательно и между ними начали попадаться жилые строения. Стояли они без всякого плана, то впритык друг к другу, то с промежутками в десятки метров. Называть их домами язык не поворачивался. Больше всего они походили на эскимосские иглу или на ледяную избушку Конга, но вместо снега и льда здесь были камень и дерево. Выкопанная в земле яма в метр-полтора глубиной сверху обнесена каменной кладкой, сходящейся незавершенным куполом, жерди из стволов молодых деревьев в качестве крыши. Пробивавшегося между жердями солнечного света вполне хватало для освещения, так что окна не требовались. Дверей в строениях тоже не было, – в том смысле, что служившие входом проемы в каменной кладке с прокопанной к ним канавой ничем не прикрывались и друзья могли беспрепятственно лицезреть внутреннее убранство домов, мимо которых проходили. Рассматривать там было нечего: сваленные вдоль стен нехитрые пожитки гвыхов и выстилающие пол ветви хвойников. Вряд ли такая подстилка уберегала от промозглого холода, царившего в яме, – «обогревающих камней», которыми криссы снабжали народ Двона, в этом мире не было и в помине. Впрочем, гвыхи холода не боятся, – с их-то шерстью! К тому же температура в этом секторе куда выше, чем в мире народа Двона. Если здесь нет вечной мерзлоты… Поразмыслив, Максим решил, что в секторах Сферы вечной мерзлоты быть не должно.
Народа на глаза попадалось удивительно мало. Может, из-за того, что стойбище стояло посреди леса, или потому, что каждый был занят делом. Женщины кроили и скребли шкуры, терли в каменных ступках семена, перебирали охапки травы и корешков. Даже дети не играли, а сидели рядом с мамашами, помогали. Завидев неожиданных визитеров, не бросались навстречу, разглядывали издали. На лицах однозначно читался гастрономический интерес. «Маленькие люди не еда»? Ну-ну. Затея с дипломатической миссией больше не казалась удачной.
– Интересно, что они с понимателями делают? Надеюсь, не закапывают вместе с костями, – пробормотала Зира. С тем, что ее сегодня зажарят и съедят, она смирилась. От обреченности этой Максима озноб прошиб.
Размеры у строений были самые разные. Имелись тут и семейные клетушки метра три в поперечнике, и громадные, в десяток метров общежития, занимавшие целиком небольшую поляну. К одному из таких гвыхиня их и подвела. «Мамкова пещера», догадался Максим.
– Стой тут! – велела проводница Конгу и, согнувшись пополам, зашла в дом. «Голокожих коротышек» она, ясное дело, проигнорировала.
– Мамка Горха, слушай: чужак пришел, молодой совсем, – донеслось из двери. – Говорит, из Черноруких каких-то. С тобой разговаривать просится.
– Самец-молокосос? Не стану с кем попадя разговоры водить. Откуда эти Чернорукие взялись? Они законов не знают? – голос у мамки был хриплый, слегка дребезжащий. Старческий, одним словом. – Хотят разговаривать, пусть их мамка приходит или хоть женщина взрослая.
– Так это… женщина с ним пришла. Только не настоящая – коротышка голокожая. И голокожий самец при ней, то ли сын, то ли сородич. Чернорукий понимает вроде, как они белькочут.
Немедленного ответа не последовало, видимо, мамка задумалась. К добру это или нет? Максиму очень хотелось верить, что к добру. Чтобы приказать головы чужакам отрезать, много думать не требуется.
Молчание затягивалось, и молодая гвыхиня не вытерпела, поторопила:
– Так что, чернорукого гнать, а голокожих на мясо?
– Не тараторь! – прикрикнула на нее мамка. – Ладно, гляну на эту невидаль. Ты ступай, делом займись.
Максим напрягся невольно, когда из двери медленно выбралась старая гвыхиня. Она в самом деле была старая, даже шерсть поседела. На голове и плечах вовсе зияли лысые проплешины. Но при всем том взгляд желтых глаз был цепким, зорким. Так смотрит правитель, умеющий повелевать своим народом твердо и жестко при необходимости.
Впрочем, юношу мамка Горха одарила лишь мимолетным взглядом, Конг ее тем более не заинтересовал. Зато она внимательно осмотрела Зиру. Уселась на предусмотрительно положенную у входа колоду, спросила:
– Чего надо?
Конг стушевался мгновенно. Засопел, закряхтел, неуверенно выдавил
