Эта двойственность НФ, ее обращенность как к будущему, так и к настоящему давно подмечены исследователями. Установлено, что она столь же отражает современность, как и другие виды литературы, только иначе ее воспроизводит и преломляет. Научная фантастика, как правило, весьма обобщенно, порой даже абстрагированно схватывает состояние действительности, ее сиюминутную данность. И в этом она сильно уступает обычной прозе. Зато она неплохо улавливает динамику современности и, пожалуй, как никакая другая литература, замечает не всегда очевидные тенденции развития.
Как раз поэтому научная фантастика становится панорамным зеркалом чаяний, тревог, надежд, стремлений и упований своего времени. И одновременно магическим кристаллом, позволяющим кое-что различить в завтрашнем, а то и послезавтрашнем дне. Обратимся к тому же Жюлю Верну. Прогнозное значение его творчества велико. Вместе с тем в его ранних произведениях отразились восторг общества перед раскрывшимся могуществом человеческого интеллекта, мечта о покорении новых пространств, вера, что победы науки и техники несут грядущему свет, оптимистическое восприятие прогресса. Все это было весьма свойственно тому времени. И спросим себя, в каких еще произведениях того периода эти мечты и надежды отразились столь мажорно и явно? Заглядывая в будущее, Жюль Верн, как никакой другой писатель, выразил существенную черту своей современности.
Позже на его произведения легла сгущающаяся тень сомнения, разубеждения в однозначной благостности технического прогресса. А в произведениях Уэллса уже контрастно обозначилась та полярность вариантов будущего, о которой пишут сегодняшние газеты. И ведь когда обозначилась! Еще не кончилась «прекрасная эпоха» расцвета буржуазной цивилизации, катастрофы первой, тем более второй мировой войны абсолютному большинству людей казались немыслимыми, невозможными, а в одном тогдашнем произведении Уэллса уже проглянул зловещий образ Хиросимы и Нагасаки!
Опять же: наметившийся кризис буржуазной цивилизации выявили и превосходно запечатлели многие писатели того времени. Кто, однако, подметил зарождение таких потрясений и катастроф? Столь зоркое проникновение в современность, столь точное отражение и предвосхищение ее наиважнейших тенденций оказалось возможным именно потому, что научный фантаст, наблюдая современность, не ограничивается ею. «Здесь и сейчас», преобладающее в других видах литературы, для него неразрывно с «тем и тогда»; настоящее тесно связано с дальним, загоризонтным, вероятностным, еще не возникшим, до поры до времени туманным и фантастическим. Тут взаимообусловленность и дополнительность: один лик НФ обращен к настоящему, другой — к будущему. Иначе, понятно, и быть не может: загляд в будущее немыслим без проникновения в прошлое и внимания к сегодняшнему. Отсюда прогнозность этой литературы и отсюда же ее современность, подчас злободневность.
Разумеется, все только что сказанное — генерализация. Иначе нельзя выделить главное, хотя при этом приходится поступаться деталями. Но есть такая, которую опускать нельзя.
Как уже отмечалось, четвертая метатема есть доминанта научной фантастики. Но в конкретных произведениях — это следует подчеркнуть — может главенствовать либо первое, либо второе ее слагаемое. Они тесно сцеплены (все, что, быть может, грядет из-за горизонта прогресса, уже является признаком будущего), но, само собой, не тождественны. Соответственно есть произведения «о будущем» как утопического, так и антиутопического характера. И есть такие, где действие разворачивается в настоящем, где наш современник лишь сталкивается с чем-либо «фантастическим, но, быть может, таящимся за горизонтом прогресса». Тут спектр со множеством оттенков и линий. Научная фантастика столь же многообразна и несхематична, как любой другой род литературы. Формулировки типа «литература мечты», «литература о будущем», «литература идей и прогнозов» возникают прежде всего потому, что берется, абсолютизируется один частный признак НФ, а прочие игнорируются.
Доминирование четвертой метатемы художественной литературы — вот единственное, что объединяет подчас очень несхожие произведения научной фантастики. И отличает их от всех прочих.
Отличает, но не обособляет и, вопреки некоторым критическим высказываниям, не выделяет НФ в некую автономную область, где будто бы действуют иные, чем в обычной литературе, законы. В литературе, как уже отмечалось, возможны все варианты метатемного соподчинения и доминирования. Соответственно четвертая метатема может присутствовать в обычной прозе на правах субдоминанты. Это мы наблюдаем, скажем, в «Буранном полустанке» Ч. Айтматова, где она, бесспорно, наличествует. Но не доминирует, по какой причине данный роман никак нельзя назвать произведением НФ.
Точно так же отмечалось, что для литературы обычны полидоминантные произведения. Следовательно, надо искать и такие, где четвертая метатема главенствует наряду с прочими. Действительно, такие произведения есть. Например, о произведениях К. Воннегута, отчасти Р. Брэдбери, как и о некоторых романах Уэллса порой трудно сказать, НФ это или не НФ. Трудно по той простой причине, что они полидоминантны, причем чаще всего четвертая метатема главенствует в них наряду с третьей. Иначе говоря, по признаку доминирования выделяются как «чистые линии» НФ, так и «гибридные»; явление, свойственное всем видам литературы. Как видим, метатемный подход — это средство анализа, а не очередная жесткая схема. Более того, данный подход обладает прогнозной силой, ибо позволяет предсказать, какой еще несбывшийся вариант может осуществиться и даже оказаться событием: роман, в котором одинаково мощно прозвучали бы все без исключения метатемы. Такого произведения пока нет, это задача наивысшей сложности. Но, думается, лишь при удачном ее разрешении возможен всесторонний охват теперешней современности. Ведь как уже было показано, преобразование недавно, казалось бы, фантастического в реальное стало существенной чертой действительности, а, значит, вне и помимо четвертой метатемы ее художественное постижение будет неполным.
Коснемся теперь морфологии НФ. Здесь много слов не потребуется, поскольку она уже выявлена исследователями, а кто незнаком с соответствующими работами, хорошо знает НФ, тот сам может выделить ее формы. Что тут обращает на себя внимание, так это разнообразие научной фантастики. Рассказ, повесть, роман представлены решительно все прозаические жанры. Ограничений нет и в драматургии («Мафусаил» Б. Шоу, «Клоп» Маяковского и т. д.), в поэзии (сходная картина, между прочим, наблюдается в кино, а теперь и в живописи). Если же выделять формы НФ по иным признакам, то снова окажется, что представлено едва ли не все и вся. Так, есть приключенческая и детективная НФ, героико-романтическая, социально-философская, политическая, нравственно-психологическая, сатирико-юмористическая, даже сказочная или, наоборот, научно-художественная. Недаром о НФ порой говорят, что это не вид, а род искусства. Действительно, коль скоро есть своя метатема, то следует ждать большего разнообразия средств подхода к ней и способов изображения, а стало быть, и многообразия форм НФ в разных сферах искусства. Что и наблюдается.
