Вам не приходило в голову, что Ветры Перемен улеглись насовсем? Скорее всего нам не добраться до другого космоса, и мы обречены на вечное скитание в Пучине. Ни у кого из нас нет опыта инвертирования, а потому мы не можем даже предположить, как все обернется. Мы — семена, из которых взойдет новое будущее. А вдруг все погибающие Вселенные оставили после себя такие семена? Наше Место — эмбрион жизни; дадим же ему развиться.
Поглядев на Брюса с Сидом, Лили процитировала:
— Вперед, друзья, еще не познан мир!
Я схватила Сида за руку, но он не обратил на меня внимания. Мечтательно закатив глаза и приоткрыв рот, он слушал, как Лили читает Теннисона 36. Эх, Сидди…
И остальные туда же — разинули, понимаешь, рты! Илли, должно быть, мысленно блуждал по прекрасным лунным лесам. Дитя звезд Мод ап-Арес Дэвис, как видно, вообразила себя стоящей на мостике звездолета, что мчался по направлению к далекой галактике, или прикидывала, как сложилась бы ее жизнь, не соблазнись она мнимыми прелестями Переменчивого Мира. Эрих смотрел этаким покорителем Вселенных; Марк молодцевато подбоченился. Судя по виду Бо, ему грезилась Миссисипи.
И мне привиделся — нет, не Большой Чикаго. Не будем впадать в истерику, сказала я себе, бросила взгляд на Пучину и вздрогнула: мне почудилось, будто она отодвигается, а Место разрастается в размерах.
— Говоря о семенах, я не преувеличивала, — продолжала Лили с запинкой. — Мы все знаем, что дети в Переменчивом Мире не рождаются, что нас каким-то образом стерилизуют и лунный цикл не оказывает на женщин никакого влияния.
Это уж точно, проверено и перепроверено миллион раз.
— Однако мы вырвались из Переменчивого Мира, и его ограничения утратили свою силу. Я убеждена в этом, — она огляделась. — Нас, женщин, четверо. Наверняка кто-то сможет подкрепить мои слова доказательством.
Все начали переглядываться. Лицо Мод выразило безмерное удивление. Она осторожно слезла с табурета, держа в руках недовязанный розовый бюстгальтер, из которого торчали во все стороны иголки; глаза ее округлились, словно она ожидала, что он вот-вот превратится в распашонку. Потом она направилась к Лили. Удивленная мина сменилась мягкой улыбкой, плечи слегка расправились.
На мгновение мне стало завидно. В ее-то возрасте! Нет, тут можно только восхищаться. Сказать по правде, я испугалась. Даже Дейв не мог уговорить меня на роды.
Поднявшись, мы с Сидди рука в руке двинулись к тахте, будто она притягивала нас к себе. Около нее сгрудились Бо, Севенси, Брюс и наши бравые гвардейцы, Каби с Марком. Их взгляды предвещали возрождение былой славы Крита и Рима — и что-то еще, менее величественное. Илли, помедлив, оторвался от пианино и заковылял к нам.
Интересно, а он на что-нибудь надеется? По-моему, маленьких Илхилихисов ему не видать. Может, ему все равно?
Или в сплетнях о лунянах содержится зернышко истины? Вернее всего, он просто присоединился к большинству.
За нашими спинами послышалось шарканье ног. Док вышел из Галереи, прижимая к груди абстрактную скульптуру. Она представляла собой сверкающее нагромождение металлических шаров, каждый из которых был размером с мяч для гольфа, и сильно смахивала на увеличенный человеческий мозг. В шарах зияли отверстия. Док протянул ее нам, как младенца, чтобы мы обмерли от восторга. Губы его зашевелились; он явно хотел нам что-то сказать, но мы ничего не разобрали. Пускай наш Максим Алексеевич запойный пьяница, подумала я, но сердце у него золотое.
Мы столпились у тахты. Нас было одиннадцать — чем не футбольная команда? За названием дело не станет. Например, «Духи мира». Севенси поставим в защиту, Илли — на левый край; из него получится отличный разыгрывающий.
Эрих остался в одиночестве у стойки бара. О нет, не может быть, пронеслось у меня в голове, когда он шагнул к нам. Лицо его исказила гримаса. Немного не дойдя, он остановился и криво усмехнулся.
Что же ты, комендант, подумалось мне, где хваленое братство по оружию?
— Значит, Лили с Брюсом и Grossmutterchen 37 Мод свили себе гнездышки? — голос его сорвался на крик. — А что прикажете делать остальным? Ворковать над ними?
Выгнув шею, он хлопнул в ладоши и загукал:
— Гули-гули! Гули-гули!
Да, парень, сказала я себе, теперь я убедилась, что ты чокнутый.
— Teufelsdreck 38! Ну что вы нюни распустили? Детишек захотелось? Да поймите вы, что Переменчивый Мир — естественное завершение эволюционного процесса, пора наслаждений и оценки по достоинствам, конец истории, то, что женщины называют гибелью — «Ах, помогите, насилуют!», «Ох, мои бедные детки!» — а мужчины исполнением желаний.
Вы ведете себя как актеришки, между которыми распределили роли в «Сумерках богов», а они отправились к композитору, похлопали его по плечу и сказали: «Знаете, герр Вагнер, что-то уж слишком мрачно. Почему бы вам не написать для нас оперу про маленьких белокурых ангелочков с голубыми глазками? Сюжет? О, нет ничего проще! Мальчик любит девочку, и они решают пожениться, когда вырастут».
Черт побери! На что будет похожа жизнь без двери, за которой — свобода и приключения? Или вы хотите мирно состариться, болтаясь по этому астероиду навыворот? А как насчет бомбы? Уютная пещерка, теплый женин бок — вот предел ваших мечтаний? Не предел? Ну да, город расширяется! Kirche, Kinder, Kuche 39! Тьфу!
Ненавижу баб! У нас свое счастье, а у них — свое. Глядишь, какая-нибудь сгорбленная старуха шепчет: «Он слабеет, он сдает, скоро он станет совсем беспомощным и пропадет без меня». Вот твоя паршивая Триединая Богиня, Каби, родительница, невеста и плакальщица! Женщина изнуряет мужчину, связывает его по рукам и ногам, калечит и уродует!
Он показал пальцем на Лили.
— Кого ни возьми, все они норовят искалечить мужчине жизнь, подрезать крылья, сделать из него марионетку. Признавайся, птичка! Это ты спрятала Компенсатор, чтобы заполучить своего Брюса!
У него перехватило дыхание, и он замолчал. Я поглядела на Брюса. Чего он ждет? Вмазал бы разок как следует… Но Брюс словно растерялся. Да, где вы, мускулистые герои из дешевых журнальчиков?
И все-таки Эрих нарвался. Взмахнув руками, будто хотел обнять Марчанта, он проговорил:
— Не поддавайся, Брюс. Они посадят тебя на цепь, как собачонку, они надуют тебя. Ты же Солдат, Брюс. Вспомни, даже за мир ты был готов сражаться. Ты пускал нам пыль в глаза, ты врал и не краснел, но ты с нами, Брюс, а не с ними.
Тут и случилось это.
Все совершилось в одно мгновение. Брюс выпрямился, шагнул вперед — и его кулак врезался Эриху в челюсть.
