— Подозреваю, что у многих местных животных очень сильно развито «гигиеническое» поведение, — заметил Росс. — Вот как мы разрабатываем, где и как должны дышать люди, что есть и как себя вести, так и животные из поколения в поколение передают некие подобные знания. А в загоне или клетке они не способны обеспечить должный уровень естественных «прививок»… Нет, мне пока и медицины хватает выше крыши, ещё и ветеринарию точно не потяну.
Скорее всего, Росс был прав. Мы держали в клетках немало животных, но их состав постоянно приходилось обновлять: большая часть видов жила в неволе не очень долго, чаще всего погибая от болезней, а порой — от истощения (хотя кормили вроде бы вволю). Поэтому от идеи загонов и расширения стада пришлось отказаться. А вот восстановить естественное поголовье с помощью привоза прусов удалось: животные после переезда проболели около месяца, но потом оправились и остались жить рядом с Орденом (для этого нам приходилось постоянно задабривать их лакомствами).
В результате, если с фильтрами проблема частично разрешилась, то с увеличением поголовья прусов ситуация осталась прежней — а значит, и выпуск репеллента мы увеличить так и не смогли.
Однажды Росс радостно продемонстрировал мышь, которая плавала в клетке, полностью погружённой в реку. Плавала под водой и не тонула, а дышала. Честно говоря, я больше удивилась даже не успеху, а тому, что врач до сих пор продолжает опыты.
— Почему?..
Мужчина с готовностью объяснил, как ему удалось превратить мышь в «водяную». Для начала он вытащил клетку из воды и продемонстрировал задыхающуюся на воздухе мышь. Опустив грызуна обратно в реку, с усмешкой заметил:
— Кстати, если в клетке есть надводная часть, эти дураки вылезают и дохнут, — Росс помолчал, наблюдая, как мышь приходит в себя и пытается всплыть, безуспешно протискиваясь через решётку на потолке клетки. — Я думал, что надо искать нечто, позволяющее дышать под водой. Но это было ошибкой.
Разрешить загадку помогла случайность. Когда уставший и раздражённый врач ставил очередной опыт, одна из мышей умудрилась развернуться на хвосте и вцепиться в палец мужчины. Разозлившийся Росс яростно сжал подопытную в кулаке и запихнул в стоящую в реке клетку. Эта мышь погибла, как и остальные три из той партии, но гораздо позже товарок и не от удушья, а от многочисленных внутренних повреждений (врач слишком сильно сдавил подопытную, сломав ей несколько костей). Подумав, Росс понял, что ситуация может быть схожа с той, в которой когда-то оказалась водяная.
— Она не очень хорошо помнит «атаку» дюжинонога, но рассказывала, что он схватил её как раз в области грудной клетки, сдавил, в груди огнём разлилась боль, вдохнуть не удалось… а потом Мария потеряла сознание.
По этой причине врач заподозрил, что дело не в воде, а в промежуточном этапе. И действительно, те мыши, которым он сдавливал рёбра, выгоняя весь воздух (и потом пару раз повторяя данную процедуру уже под водой, чтобы избавиться от остатков), получали способность дышать в реке… если не гибли от полученных в результате «утопления» травм.
— Знаешь, что я думаю? В речном «бульоне» растворяется гораздо больше кислорода, чем в чистой воде, а в морском — и того больше. По крайней мере, в родниковой воде мыши жить практически не могут — сразу задыхаются. А вот когда…
«Утопить» мышь Россу удалось уже больше месяца назад, и, пока я ходила в экспедиции, он поставил на «утопленниках» немало опытов. В том числе выяснил, что мышь в закрытом сосуде в родниковой воде погибает быстро, в речной — примерно с той же скоростью, что и в атмосферном воздухе, а вот в морской живет почти в два раза дольше, чем в колбе с воздухом.
— Но почему ты всё-таки не бросил поиски? — снова завела я разговор перед сном, когда все уже разошлись, и лишь я да врач всё ещё сидели у костра. — Из-за Марии?
Росс поджал губы и отвернулся, но всё-таки неохотно ответил:
— Да, из-за неё.
Помолчал, а потом тихо заговорил. Оказывается, у водяной начали появляться проблемы со здоровьем. Точнее не так: проблемы были у всех людей, но сейчас у Марии появились явные отличия — у неё чаще, чем у остальных, страдала дыхательная система. Респираторные инфекции, нечто вроде пневмонии, постоянная боль в груди и кашель — всё это указывало на то, что дыхание водой пусть медленно, но подрывает и без того слабое здоровье.
— Всё-таки, даже если новые мы можем жить в воде, она не является нашей естественной средой, — грустно добавил врач. — Думаю, сколько-то ещё Мария выдержит. Но тянуть не буду — риск велик, а я не хочу потерять ещё и её.
Я понимающе вздохнула: увы, жизнь свободных по прежнему оставалась тяжёлой. Стоп. Что значит «ещё и её»?
— Ещё?.. — озвучила вопрос вслух.
Росс встал и отошёл к реке. Подумав, я последовала за ним.
— У меня были дети, — сказал врач, разглядывая неспокойную воду. — Мария родила двойню, как раз когда у нас наступили самые тяжёлые времена. Одна дочка умерла почти сразу — как у всех. Но и вторая не дожила до года: погибла на третьем месяце. Умерла от голода: русалки сильно болели и молока ни у кого не было, а с бульоном… сама знаешь, как «охотно» едят его дети, — в интонациях Росса появились привычные ядовитые нотки, но даже они не могли скрыть боль отца.
Я молча сжала ему руку. Росс, как всегда, умолчал о своём горе. Впрочем, тогда мы всё равно ничем не могли помочь — разве что поддержать морально.
— А как с мышами, удалось кого-то вернуть к воздушному дыханию? — попыталась отвлечь от больной темы.
— Да. Но увы, очень немногих: выживает всего одна из пяти. Надо искать дальше, — улыбнулся Росс. — Но этого недостаточно. Если мышь я могу сдавить так, чтобы удалить весь воздух… и сейчас гибель от моих рук уже меньше, то с Марией это не пройдёт. А если затягивать с переходом, то мыши гибнут.
— Проблема, — согласилась я.
Как сделать так, чтобы человек выдохнул воздух полностью, но при этом не переломал рёбра? Особенно учитывая, что даже при самом глубоком выдохе воздух в лёгких остаётся. Хотя…
Я резко повернулась к врачу.
— Росс, вспомни строение наших новых тел.
— И? — удивлённо поднял бровь коллега.
— У землян грудная клетка зафиксирована достаточно сильно — рёбра прикреплены к грудине спереди и к позвоночнику — сзади. Так?
— Так, — кивнул Росс. — Но у нас…
— Вот именно, что у нас не так! У нас рёбра — видоизменённые конечности. И ты сам говорил, что они сохранили подвижность в достаточно большом диапазоне.
— Это только предположение по результатам вскрытия, — уточнил хирург. — У живых я ничего такого не видел.
