Шурин все еще высказывался.
— Нужна хорошая аннексия, — говорил он. — Вот что нам надо бы проделать. Соглашение Трех Планет — вот еще чушь! Какое они имеют право диктовать нам, что можно и чего нельзя делать на Марсе?
— Ладно, Эд, — примирительно заметил Талли, — это же их планета, верно? Они же раньше там были.
Эд оставил этот вопрос в стороне.
— А разве мы спрашивали индейцев, нужны ли мы им в Северной Америке? Никто не имеет права захватывать то, с чем он не умеет обращаться. Правильная эксплуатация…
— Ты спекулируешь, Эд.
— Да ну? Никакая это была бы не спекуляция, если бы правительство не состояло из кучки бесхребетных старых баб. «Права аборигенов», в самом деле! Какие такие права может иметь шайка выродков?
Сондерс поймал себя на том, что сравнивает Эда Шульца с Нэтом Сутом, единственным марсианином, с которым он сам был хорошо знаком. Благородный Нэт, который успел состариться, когда Эд еще не родился — и все-таки он считался молодым среди своих сородичей. Нэт… Да, Нэт мог часами сидеть с другом или с хорошим знакомым, не произнося ни слова, не нуждаясь в том, чтобы говорить. «Срастаться вместе» — так они называли это. У них вся раса так срослась вместе, что им не нужно было никакого правительства, пока не явились европейцы.
Однажды Сондерс спросил своего друга, почему он так мало трудится и довольствуется немногим. Прошло больше часа, и Сондерс начал жалеть о своем вопросе, когда Нэт ответил:
— Мои отцы работали, и я устал.
Сондерс выпрямился в кресле и взглянул шурину Джо прямо в лицо:
— Они не выродки.
— Да ну? А вы, конечно, специалист?
— Марсиане не выродки. Они просто устали.
Талли усмехнулся. Шурин заметил это и начал сердито:
— А вы-то с какой стати об этом рассуждаете? Вы что, были на Марсе?
Сондерс вдруг понял, что перестал себя контролировать.
— А вы? — спросил он предостерегающе.
— Это неважно. Лучшие умы считают.
Билл предоставил ему продолжать и не возражал больше. К его облегчению, Талли вскоре заметил, что, так как им всем надо рано вставать, наверное, пора подумать о том, чтобы устраиваться на ночь.
Он пожелал спокойной ночи миссис Талли и поблагодарил ее за прекрасный обед, затем Талли провел его в комнату для гостей.
— Единственный способ избавиться от этого семейного наказания, которое на нас свалилось, Билл, — сказал он извиняющимся голосом. — Можешь еще посидеть, сколько захочешь. — Талли подошел к окну и открыл его. — Ты здесь хорошо выспишься. У нас достаточно высоко и воздух здесь чистый.
Он высунул голову из окна и несколько раз вдохнул.
— Ничто не сравнится с настоящим товаром, — продолжал он, отойдя от окна. — Я в душе деревенский мальчишка. Что случилось, Билл?
— Ничего. Ровно ничего.
— Мне показалось, что ты немного побледнел. Ладно, спи спокойно. Я поставил будильник на семь, времени у нас хватит.
— Спасибо, Джо. Спокойной ночи.
Как только Талли вышел из комнаты, он заставил себя подняться, подошел к окну и закрыл его. Весь покрывшись потом, он включил вентилятор. Сделав это, он тяжело опустился на краешек кровати.
Он долго сидел так, зажигая одну сигарету за другой. Слишком хорошо он знал, что душевный покой, который он восстановил, был нереален. Ничего ему не оставалось, кроме стыда и пронзительной боли. Дойти до того, чтобы пытаться прошибить такое тупоголовое существо, как Эд Шульц, — да лучше бы ему не выходить живым из той истории с «Валькирией».
Немного спустя он вытащил из пакетика пять крупинок, проглотил их и улегся в постель. Почти сразу же снова встал и заставил себя приотворить окно — совсем слегка. Затем пошел сам с собой на компромисс и передвинул кровать так, чтобы можно было не гасить свет — и чтобы он не помешал ему заснуть.
Он спал и видел сны. Он снова был в космосе — в самом деле, ведь он никогда и не покидал его. Он был счастлив полным счастьем человека, который проснулся и обнаружил, что видел дурной сон.
Какой-то крик нарушил его безмятежность. Сначала звук только заставил его ощутить небольшое неудобство, затем он начал чувствовать себя за что-то ответственным — надо было что-то предпринимать. В переходе к падению была только логика сна, но оно было реальным для него. Он хватался за воздух, руки его скользили в пустоте, и ничего не было под ним, кроме черной пустоты космоса…
Он проснулся, задыхаясь, на кровати в комнате для гостей в доме Джо Талли, рядом ярко горела лампа.
Но крик настойчиво звучал.
Он тряхнул головой, потом послушал. Звук был настоящий. Он понял, что это такое — кошка, котенок, судя по звуку.
Он присел на кровати. Если бы он даже не испытывал традиционной для космонавтов любви к кошкам, он бы все равно отправился в разведку. Ведь он любил кошек ради них самих, а не из-за их опрятности на борту корабля, их прекрасной адаптации к переменному ускорению и пользы от того, что они уничтожали на корабле вредителей, которые отправляются везде вслед за человеком. Так что он сейчас же встал и начал искать эту кошку.
Быстрый взгляд кругом убедил его, что кот не в комнате. Прислушавшись, он обнаружил нужную точку: звук проходил через приоткрытое окно. Он отпрянул, остановился и попытался собраться с мыслями.
Он сказал себе, что нет никакой необходимости что-нибудь предпринимать. Звук, который проникает в окно, может идти из соседнего окна. Но он понимал, что сам себя обманывает: звук был совсем близко. Каким-то немыслимым способом кошка оказалась совсем близко от его окна, на уровне тридцать пятого этажа над мостовой.
Он присел и попытался зажечь сигарету, но она сломалась у него в пальцах. Он швырнул обломки на пол, вскочил и проделал шесть нервных шагов к окну — как будто просто продвигался в ту сторону. Опустился на колени, ухватился за раму и шире распахнул ее. Затем ухватился за подоконник — глаза его все еще были закрыты.
Через некоторое время подоконник под его руками стал тверже. Он открыл глаза, начал задыхаться и снова закрыл их. Наконец, опять их открыл, тщательно стараясь не смотреть ни прямо на звезды, ни на улицу внизу. Он был готов к тому, чтобы увидеть кошку на балкончике под своим окном — это было единственно разумное объяснение. Но там не было никакого балкона — и никакого другого сооружения, где можно было бы обнаружить кошку.
Однако мяуканье раздавалось еще громче. Оно, казалось, шло прямо из-под окна. Он медленно заставил себя высунуть голову, все еще цепляясь за подоконник, и с усилием посмотрел вниз. Под ним, за четыре фута от края подоконника, вдоль стены здания лежал узкий карниз. На нем-то и сидел котенок — растерявшийся, похожий на бродячую крысу. Он взглянул вверх на человека и снова мяукнул.
