— Что-то ты всё не про то. Провода, рельсы… Промышленники. Это всё какой-то… материализм у тебя получается, — Крекшин произнёс сложное слово с запинкой. — Я так думаю, люди мягче стали под влиянием развития. Почитай как восемьдесят лет без войны живём.
— Ну, до настоящего смягчения нравов нам ещё долго, — протянул Остензон, — есть ещё немало всяких несправедливостей. Вот, к примеру, обращение с туземными народами! Всего тридцать лет прошло, как индийцы британские избирательное право имеют. Причём, заметь, только в самой Индии. Генерал-губернатора себе избирают, а премьер-министра имперского — ни-ни…
— Как же им давать право, когда их эвон сколько? — возмутился Крекшин. — Так ведь премьером британским станет какой-нибудь факир индийский!
— Факир факиром, а право избирать и быть избранным он иметь должен, — наставительно заметил Лев Генрихович. — У нас в Америке, в свободной стране, — с гордостью в голосе напомнил он, — был же в президентах Озборн Красный Медведь!
— Тьфу на вашего Озборна, — закряхтел Ипполит Мокиевич, и тут же меленько перекрестился, — чур меня, чур… То есть, конечно, умница-то он умница, но ведь рожа у него совершенно ж как у дикаря! Перо ему в голову, да затычку какую-нибудь костяную в нос, славно смотрелся бы! Одно слово — краснокожий.
— То-то этот краснокожий дикарь оттяпал у Британии Канаду, — съехидничал Остензон, — побольше бы нам таких дикарей… И, заметь, всё мирно прошло, без всяких дирижаблей с бомбомётами.
— Не оттяпал, — надулся Крекшин, — а купил. Американцы всё покупают.
— Ну вот тебе ещё одно свидетельство, что война — дело глупое. Пока британцы боевые дредноуты строили, да эти, как их… аппараты тяжелее воздуха…
— Аэропланы, — подсказал Ипполит Мокиевич, однажды в таком аппарате летавший, и сохранивший о том полёте пренеприятнейшую память. — Гадость страшная. Всё дрожит, трясётся, спиртом горелым несёт, теснотища жуткая. Никакого сравнения с дирижаблем.
— Вот-вот. А зачем, по-твоему, их строят? Военная надобность, будь она неладна! Аэроплан трудно в воздухе сбить, потому что он летает без пузыря — вот и вся причина существования этой курьёзной конструкции… Так вот, пока англичане аэропланы делали, американцы спокойно себе тянули кабели через океан. И теперь вся атлантическая цепь островков для подзарядки дирижаблей принадлежит Северо-Американским Соединённым Штатам. А это и есть настоящее господство в воздухе.
— Погоди, погоди, — взволновался Ипполит Мокиевич, — так ведь «Монгольфье» эти самые, ты говорил… они же электричество из воздуха получают, так? Подзарядные станции в океане, значит, уже не нужны… То есть они совершенно вытесняют американцев с длинных трасс? Интересно девки пляшут… Участвую, — он протянул другу огромную руку.
Лев Генрихович помедлил, потом согласно кивнул.
Крекшин расслабился: слово Остензона стоило любого контракта.
— Только если ты возьмёшь на себя Урманцева, — добавил «акула».
Крекшин почесал в бороде. Остензон знал, о чём просить: если кто и мог повлиять на министра в полезном смысле, то, наверное, только Ипполит Мокиевич собственной персоной.
— Ладно, — наконец, взвесив все за и против, кивнул головой Крекшин, — разобьюсь в лепёшку, а старика уломаю. Присылай своего Петрова, бумаги писать. А с моей стороны…
— Знаю уж, кто с твоей стороны будет. Небось, молодой Илья?
Крекшин усмехнулся в бороду. У него-то и в самом деле имелся подходец к упрямому старику. Некогда — давно это было — Ипполит Мокиевич безвозмездно выручил деньгами министерского внучатого племянника, Илью, богемного юношу, к семнадцатилетию своей жизни не научившегося ничему, кроме штосса, и не сделавшего ничего, кроме карточных долгов. Крекшин же юноше симпатизировал, так как намётанным глазом разглядел в нём практическую жилку. И, оплатив его обязательства, в качестве условия потребовал, чтобы тот пошёл на Второй Крекшинский Оптовый Склад (одно из старых московских предприятий, целиком принадлежащее Ипполиту Мокиевичу уже почитай как лет двадцать, и исправно прибыльное) простым приказчиком. Илья Урманцев условие принял, и честно выполнил, — хотя после первой недели работы попытался было убить себя из револьвера прямо на рабочем месте. Однако ж, после пообвыкся, загорелся, заслужил доверие, и где-то через год занял место помощника управляющего. Через полтора года молодой коммерсант вернул Ипполиту Мокиевичу деньги, доложив поверх номинальной суммы приличный процент. В настоящее время Урманцев-младший представлял интересы Крекшина в славном городе Буэнос-Айрес, похудел, загорел, разучил испанский язык и танец танго, а также обзавёлся супругою, местной красавицей по имени Долорес Гонзалес, после крещения в православие — Дарьей, коя уже успела подарить ему очаровательного сына.
Господин министр был весьма доволен превращением никчёмного оболтуса в успешливого человека, и Крекшину всячески благоволил — благо тот ни с какими деловыми интересами к нему на кривой козе не подкатывал, ждал момента…
Договор скрепили рукопожатием.
Друзья и компаньоны взяли ещё по маленькой, и приступили было к знаменитой палкинской постной каше, когда послышался шум и голоса, и с третьего этажа, со стороны кабинетов, показался ни кто иной, как Мерцлов. По нему было видно, что кляйне ферейн завершился каким-то неподобающим образом.
Он свернул было к лестницам, но потому, похоже, передумал. Нетвёрдой походкой пересёк зал. Подскочившему половому что-то буркнул, и плюхнулся за дальний столик. Появился второй подавальщик, хлопнул скатёркой, тут же возник и графинчик с беленькой. Илья Григорьевич утёр рот салфеткой (наблюдавший за сценой Крекшин с неудовольствием подумал о съеденным в пост поросёнке), живенько всосал в себя первую. Наколотую оливку оставил без внимания.
— Не иначе как напиться решил, — с растущим удовлетворением в голосе заметил Крекшин.
— Продул… Не знаю что, но продул вчистую, — подтвердил Остензон. — А знаешь что? Зови его сюда. Ты же с ним вроде в знакомстве?
— Это он всё подхода ко мне ищет, — Крекшину идея показалась неприятной, но потом он ощутил укол любопытства — очень хотелось знать, где именно проштрафился Мерцлов. — Хорошо, — он щёлкнул пальцами, появился половой, Мерцлов сказал ему пару слов. Тот подобострастно кивнул и растворился в пространстве.
Через пару минут Мерцлов подошёл к столику, где заседали друзья, и плюхнулся на свободное место. По всему было видно, что господин депутат от национал-прогрессистов совершенно уничтожен.
— Эх, Ипполит Мокиевич, миленький! — не дожидаясь расспросов, закозлетонил он. — Вот и я, грешным делом, решился было на коммерческое предприятие… и что же? Полный афронт! Никто, никто даже не пожелал меня услышать! Даже Сумов!
