Альварес все еще крутил свое яблоко — странно, как это оно не выкатилось у него из пальцев в короткий миг сна наяву.
— Туз в рукаве? Если бы… В конце концов, я простой астрофизик, отличающийся от других лишь кое-какими особыми способностями. В моих руках нет ни политических, ни финансовых рычагов… Да и вряд ли они помогут нам в сложившейся ситуации… Но я'знаю одно, — продолжал Альварес, поскольку никто так и не возразил ему, — умереть никогда не поздно. А пока мы живы — мы должны искать выход. Сегодня мы получили штормовое предупреждение. Мы можем начать строить плотину, чтобы море не захлестнуло наши дома. А ведь можно, например, научиться дышать под водой. Нам не удастся спасти цивилизацию, это ясно. Но, может быть, мы сумеем построить убежища, которые они не найдут…
Монтехо непроизвольно огляделся. В палатке, конечно же, никого не было, и это отчасти успокоило его.
— Я буду ждать ваших советов, джентльмены, — Альварес сделал вид, что приподнимает невидимую шляпу. — Как и где меня отыскать, все вы хорошо знаете. Любое сотрудничество приветствуется.
— Разумеется, — пробормотал Гауэн, — разумеется, спасибо, доктор…
— Помните о штормовом предупреждении, — сказал Альварес и отключился.
Минуту все сидели тихо. Потом на пульте перед Игнатием Монтехо противно запищал зуммер — спутник уходил из зоны приема.
— Великолепно, — заявил Гудмен, словно разбуженный этим сигналом, — сеанс связи заканчивается, а мы еще не обсудили текущую ситуацию… В конце концов, то, что произойдет через шестьдесят пять лет — область долгосрочного планирования, не так ли?
— Согласен, — со вздохом облегчения подтвердил Гауэн. — Сеньор Монтехо, как обстоят дела на вашем объекте?
Игнатий помотал головой, отгоняя прочно вцепившиеся в сознание образы инопланетных чудищ.
— Э-э… в целом, нормально… Расчищено три уровня, общее количество материала — три тысячи шестьсот единиц, не считая всякой мелочи… На третьем ярусе очень симпатичный золотой сад, вроде того, что два года назад купил тот сумасшедший русский…
— Боюсь, что вторично такую сделку уже не провернешь, — хмуро сказал Гудмен. — С тех пор мы распродали еще два сада в розницу — дерево туда, пастух сюда, — и коллекционеры объелись крупной скульптурой инкского периода. Чего-нибудь более оригинального в хранилище нет?
Монтехо тонко улыбнулся, чувствуя, как к нему возвращаются силы.
— Это уникальное хранилище, джентльмены… Садом я расплачусь с японцами, они возьмут. А вас, Алан, я попрошу прощупать серьезных клиентов, действительно разбирающихся в искусстве цивилизаций доклассического периода… Кстати, Крис, вполне возможно, что-нибудь перепадет и европейцам… Думаю, нас всех ждет сенсация…
Он с удовольствием отметил, как заблестели глаза у Гудмена, как подался вперед потерявший свою вальяжность Гауэн.
— Через неделю я прилечу в Нью-Йорк, так что подробности расскажу при личной встрече… Но, джентльмены, можете мне поверить — на этот раз мы наткнулись на что-то совершенно особенное… Дело может обернуться огромной прибылью…
Изображение на экранах подернулось сероватой рябью. Связь с внешним миром прервалась.
Минуту он сидел, созерцая бессмысленное мельтешение электронного снега, затем протянул руку и выключил мониторы. Почти сразу в уши ударил басовитый гул винтов — группа Ямагучи завершила погрузку.
«Шестьдесят пять лет, — подумал Игнатий Монтехо. — Я успею состариться и умереть. И — мои дети, если им повезет, тоже успеют состариться и умереть. И, если я не ошибусь и не позволю Ямагучи обвести меня вокруг пальца, то старость их будет обеспечена. В конце концов, Альварес мог ошибаться. Но видение не может лгать, — подумал он. — Сны наяву еще ни разу не обманывали меня. Они показали мне, где спрятано самое первое убежище, то, в глубокой пещере со странной системой хрустальных зеркал, вмурованных в гранитные стены… То, в котором не оказалось ничего, кроме мумии старика в красном плаще с длинными белыми волосами… Бессмысленное место. Но именно там я понял, что сны наяву не лгут…»
Игнатий Монтехо испытывал неприятное чувство — словно бы ему было открыто одновременно и прошлое, и будущее. И от этого знания хотелось умереть.
Тогда он поднялся и, решительно откинув полог, вышел из палатки. В лицо ударил ветер, резкий и холодный, как обычно на плато, и Монтехо вздрогнул, увидев зависшие над ущельем силуэты гигантских, поблескивающих металлом стрекоз.
Но это были только вертолеты.
Кедровый шест, казавшийся медным в лучах растекавшегося по краю горизонта огромного солнца, бесшумно пронзал бурую, шевелящуюся шкуру болота. Маленькая круглая лодка, сшитая из дубленых бычьих шкур, натянутых на легкий каркас, скользила по маслянистой жиже, покрывавшей бескрайнюю безжизненную равнину. Кое-где из трясины поднимались заросшие непролазным кустарником островки, земля на которых колыхалась и проседала, дрожа на непрочной подушке из переплетенных корней. Местами встречались черные стены камышовых джунглей — за этими стенами, на пространствах, где можно было спрятать не один великий город, подобный Вавилону, жили только птицы, гнездившиеся там многотысячными колониями. Любой человек, углубившийся в камышовую страну хотя бы на пятьдесят локтей, не мог вернуться оттуда иначе, чем божьим промыслом. Там не было никаких ориентиров; там не было вообще ничего, кроме черно-зеленых шелестящих стеблей и одинаковых узких проток с жирно поблескивающей водой, проток, пересекавшихся и расходившихся чудовищной паутиной, запутавшись в которой, человек быстро умирал от истощения или страха и становился добычей безымянных болотных падалыциков. Это были Топи Лагаша — грандиозный отстойник Meсопотамии, южным своим языком лизавший белый прибрежный песок Персидского залива. В самом центре топей двигалась круглая лодка из шкур — единственный транспорт здешних мест, — управляемая человеком в одежде воина.
Человек этот был высок и худ. Кожаная куртка с нашитыми на нее бронзовыми пластинками плотно облегала широкие костлявые плечи. Руки, сжимавшие шест, были перетянуты узлами мышц. На поясе висел короткий железный меч, испещренный странными полузвериными символами. Кожаные короткие штаны с бахромой вытерлись от бессчетных ночевок на голой земле. Такая одежда могла принадлежать только воину — наемнику из гарнизонов Птолемаиды или Антиохии, да мало ли еще откуда — после невероятных побед Александра Великого, сковавшего мир стальною цепью своих крепостей, воины были повсюду, и повсюду они были примерно одинаковы. Но лицо человека в лодке принадлежало не наемнику.
