— А что важно?
— Учить уроки.
— Нет, а что это — важно?
— Если будешь учиться, узнаешь, что значит важно. — Едва договорив, Эм поняла, что объяснение ее не слишком убедительно, тем более для шестилетнего ребенка. И поспешно прибавила: — Вот выучишь, что означают все трудные слова, и тогда сможешь читать все книги. Все толстые книжки, в которых полным-полно трудных слов.
Странно, но, услыхав про толстые книжки, он ничуть не обрадовался, как бывало прежде.
— Они все врут! — выпалил он. — Не хочу ничего учить. В книжках все врут… про всяких кошек, и про деревья, и… А их вовсе и нету… — И Пол горько разрыдался.
— Не нету, а нет, — поправила Эм и тут же с досадой спохватилась. Как будто это имеет значение, когда их всего-то осталось четверо. Она протянула руку, желая утешить мальчика, но он увернулся. — Ну, полно, — сказала она, стараясь, чтобы голос ее звучал по-человечески мягко, ласково, утешительно, и зная, что ей это не дано. — Во всяком случае, деревья у нас есть.
Он поднял на нее глаза: лицо его вспыхнуло от негодования.
— Это не деревья! — сердито крикнул он. — Это какие-то противные сорняки. На настоящее дерево можно влезать.
— А мне казалось, ты говорил, что в книжках про деревья пишут неправду, — сказала Эм. На этот раз ей удалось понизить голос почти до шепота: может быть, Пол поймет, что она просто шутит.
Но он в ответ снова расплакался.
— У нас есть деревья, — повторила она. — Во всяком случае, они у нас были. И опять будут. — Будут ли? Надежды мало, но думать об этом не хочется, и Эм не стала думать. — Я видела их собственными глазами. Ведь ты веришь своей Эм, правда? — Она снова протянула руку, и теперь он не стал увертываться. Он уткнулся в ее жесткие, холодные металлические колени.
— Ой, Эм, — всхлипывал он. — Ой, Эм!
Но теперь это уже не были слезы гнева и отчужденности, малыш был с ней, он плакал об общей потере, так что, будь Эм человеком, она бы, наверно, тоже заплакала. Но она лишь погладила его влажные светлые волосы своими неуклюжими, не приспособленными для этого пальцами и сказала:
— Ну, тише, тише… — Но слова эти прозвучали чересчур громко, механически, и она не стала больше ничего говорить, взяла мальчика на руки и принялась покачивать, и он успокоился.
Когда Джей и Элен вернулись с огорода, Эм все еще держала Пола на руках и тихонько его покачивала. Элен ворвалась в комнату с криком:
— Смотри, что у меня есть! Цветок! Настоящий цветок!
— Ш-ш, — прошептала Эм (звук был такой, словно выпустили пар из клапана).
— Ой, можно я его разбужу и покажу мой цветочек? — Она высоко подняла чахлый бледно-желтый цветок.
— Нельзя, — сказала Эм. — Он устал. Не надо мне было заниматься с ним лишний час. — Она обернулась к Джею: — Откуда взялся цветок?
— Он просто вырос, Эм, — ответил Джей. — Я нашел его на грядке среди овощей.
— Это правда, Джей?
Джей помотал головой не потому, что в нем заговорила совесть, нет, просто он знал, что Эм все равно знает правду.
— Я, посадил несколько семян. Один мешок с семенами прохудился, и я нашел семена на полу. От этого не будет никакого вреда, Эм.
— Но мы ведь уговорились, что не будем ничего такого трогать. Мы ведь не знаем, к чему это может привести.
— Ты напрасно волнуешься, Эм. Прежде чем их посеять, я прочел целую книгу. Мне казалось, наших малышей надо чем-нибудь порадовать. У них так всего мало…
— А тебе не кажется, что их пора укладывать спать? — предостерегающе сказала Эм. Она заметила, что Элен спрятала свой жалкий цветочек за спину.
— Конечно, конечно, — согласился Джей. — Но насчет этих семян, Эм. Мне казалось, нам стоило бы…
Он запнулся. У обоих роботов не было ничего похожего на лицевые мускулы, которые помогли бы им выразить что-то без слов. Но по тому, как смотрела на него сейчас Эм — набычившись, в упор, блестящими глазами, — он понял, что лучше не продолжать.
— Ладно, Эм. Давай я возьму мальчика. Идем, Элен. Пора спать.
Но Элен не двинулась с места. Она смотрела на Эм.
— Можно, я оставлю себе цветок, можно, Эм, да?
— Конечно, можно, Элен, — после минутного колебания ответила Эм. Если от этого и будет вред, теперь уже ничего не поделаешь. — Я налью в стакан воды, и ты поставишь его около своей кроватки. Согласна?
— Ой, спасибо, Эм, спасибо тебе!
Девочка кинулась к Эм, обхватила ее за ноги. Эм осторожно приподняла ее и подержала на вытянутых руках, не то Элен непременно станет ее целовать: она проявляет свои чувства с большим жаром, чем Пол. И при мысли, что вместо матери дети только ее и могут целовать — холодную, жесткую, металлическую, — Эм особенно остро почувствовала свою несостоятельность. Полагалось ей это чувствовать, нет ли, кто знает, но она чувствовала это, и не в первый раз.
Она поставила Элен на пол и увидела по ее лицу, что девочка разочарована. Так случалось всякий раз, как Эм охлаждала ее детски непосредственные порывы. Но взгляд, каким Элен посмотрела на нее, уходя за Джеем, был для Эм совершенной неожиданностью.
Эм долго смотрела ей вслед. И когда вернулся Джей, она все еще стояла в той же неудобной позе, совсем не так, как стоял бы человек. Джей сел, и она тоже села напротив него. Привычку сидеть они тоже переняли у людей и не отказались от нее, когда людей не стало.
Джей беспокойно пошевелился.
— Элен не захотела, чтобы я читал ей перед сном сказку, — сказал он.
— Вот как? — отозвалась Эм.
И оба надолго замолчали.
— Эм, — заговорил наконец Джей, — ты очень на меня сердишься? Из-за этих цветов?
— Просто я считаю, что ты дурак, — ответила она — Нам нельзя идти на такой риск. Микробы, споры… Все это новое, мы понятия не имеем, чем оно грозит.
— Но ведь мы от всего сделали им прививки. Неужели ты не помнишь, Эм? Помнишь, я их держал, а ты колола?
— Да замолчи ты, — сердито оборвала Эм.
Конечно, она помнит. Разве это можно забыть? В те первые годы надо было запомнить столько прощальных, торопливых наставлений. Как пеленать и купать младенцев руками, которые совсем не предназначались для такой работы. Как нянчить их, когда они хворают, несмотря на все прививки. Как учить тому, чему никогда не учился сам, потому что тебе эти знания либо вовсе не были нужны, либо их запрограммировали с самого начала.
У робота не может быть нервного расстройства, ведь робот устроен иначе, чем человек. Но роботу вряд ли по силам воспитать человеческого детеныша, думала Эм. Перед ее мысленным взором снова и снова возникала одна и та же страшная фантастическая картина: она не выдерживает напряжения и взрывается, и во все стороны летят винтики, пружины, синтетические клетки ее искусственного мозга.
