Втиснув между складками по сторонам носа заученную улыбочку, он вытер ладонью пот с подбородка. Его сложенные колечком губы самоуверенно выпятились, словно у рыбы. Он ждал, как мы отреагируем.
Первой отреагировала жена.
— Ох, у меня там все пригорит! — всполошилась она и стремглав выскочила из комнаты.
“Все пригорит” противопоставлено масштабам ассоциации “Марс”. Сколь великолепен этот контраст, не правда ли? Вот чьей руке надлежало бы зажимать отверстие шарика с ядовитыми испарениями! Этот неожиданный талант моей жены поразил меня, я был просто в восхищении.
Гость мой, от которого она столь ловко увернулась, некоторое время хранил на физиономии выражение нерешительности. Я подумал, что лучше всего не обращать внимания на его растерянность и выйти вслед за женой. На всякий случай я сделал вид, будто она позвала меня.
Разумеется, жена ждала меня в конце коридора. Она стояла у окна, в ее выпрямленной спине ощущалась напряженность…
— Ну что, обошлось?
— Да, знаешь ли, он меня совсем убил. Хоть он и псих, но все у него идет по первому классу. Начинает нести явный вздор, который ни в какие ворота не лезет, а потом из этого вздора возникает четкое и ясное построение, словно картина в рамке. Взять, например, эту ассоциацию “Марс” — ведь если не держаться настороже, можно принять его всерьез, не так ли? Как ни странно, у меня такое впечатление, что он из интеллигентов.
— Сумасшедший — это сумасшедший.
— А я думаю все-таки, что было бы натяжкой полагать, будто он все берет с потолка — все свои рассуждения о праве собственности, о сохранных акваториях… Посмотри, как логично все, связанное с “Марсом”.
— Ну, будет, будет, ты уже начинаешь его выгораживать. Ты случайно не заразился от него?
— Гм… Не могу, понимаешь ли, отказать ему в определенной силе убеждения.
— Ты мне лучше скажи, почему за ним не приезжают, раз обещали?
— Вот то-то и оно! Главное, вспыльчив он до болезненности. И вдобавок ножом владеет превосходно!.. Я тебе не успел рассказать, но жизнь моя несколько раз буквально висела на волоске. Впрочем, если говорить честно, не на таковского напал…
— Слушай! — словно решившись, взволнованно произнесла она. — А ведь я его узнала!
— Что такое?
— Когда я внесла чай, его профиль… и еще смех… Я думаю, что не ошибаюсь… Я с ним несколько раз встречалась на лестнице…
— На какой лестнице?
— На нашей, разумеется. Подметаю лестничную площадку, а он спускается сверху. Может быть, он живет на третьем или четвертом этаже?
— Что-то не верится. Ведь та женщина определенно звонила из дому. Если они живут тут же над нами, то зачем было звонить? Просто пришла бы сюда, и дело с концом. Вдобавок еще тридцать минут… Как ни мешкай, а больше трех минут это бы не заняло.
— И все-таки есть в этом что-то неладное, вот как хочешь.
— А ты не обозналась?
— Уж очень он приметно разговаривает. У него при разговоре все лицо ходуном ходит…
— Как, ты с ним даже разговаривала?
— Всего один раз… Он поздоровался со мной, завел разговор о страховании, а потом попрощался… Вообще этот разговор насчет страхования тоже был какой-то странный. Такой странный, что я запомнила… Будто бы его компания решила учредить страховку на случаи помешательства, и вот он производит опрос населения, как эту страховку лучше назвать. Предлагаются будто бы два названия: страхование сумасшествия и страхование здравомыслия. Вот вам, говорит, какое из этих двух названий больше нравится?
— Действительно странно… даже если это не он, есть между ними что-то общее, это несомненно.
— Какой голос был у его жены по телефону? У тебя не создалось впечатление, что говорят откуда-то неподалеку? Помех было немного?..
— Ну, знаешь, этого я уже не помню… Погоди-ка, раз уж на то пошло… Из его визитной карточки вырезан адрес… Если, как ты говоришь, он живет этажом или двумя выше, тогда все понятно!
— Правильно, так оно и есть! — с жаром подхватила жена. Ему не хотелось, чтобы мы сразу узнали, где обретается его супруга, вот он и решил проделать эту маленькую операцию.
— Но если это так, значит, его жена тоже с самого начала во всем замешана. Они заранее сговорились, что он будет торчать у меня не менее тридцати минут, иначе быть не может.
— Поэтому ждать дальше напрасно. И поскольку все теперь понятно, надо немедленно известить полицию.
— Нет, погоди. Для того чтобы двое вступили в заговор, они должны быть либо оба сумасшедшие, либо оба в здравом уме. Невозможно представить себе, чтобы муж и жена свихнулись на одной и той же бредовой идее, поэтому нам остается считать их нормальными. Если без всякой причины вполне нормальных людей отдать в руки полиции…
— Причина есть. И очень важная. Он вломился насильно, без приглашения. Это незаконное вторжение в чужое жилище!
— Ну что ты! Конечно, мы его не приглашали, но ведь и не отказывали ему…
— Потому, что нам наврали, будто он буйный!
— И свидетелей у нас нет… Он будет все отрицать, только и всего.
— Что же, так дальше и терпеть?
— Раз мы решили, что он — в здравом уме, достаточно дать ему ясно понять, что чем скорее он отсюда уберется, тем лучше…
— В здравом уме! Так уж непременно в здравом уме! Он просто хитроумный мерзавец и больше ничего… Марсианские участки, страхование сумасшедших… Этот наглый торгаш прекрасно понимает, что взашей его отсюда не вытолкнут, и собирается спокойненько ждать, пока мы не уступим!
— Ну-ну, не надо так горячиться. Суетливым нищим мало подают… — Эти слова моего гостя вырвались у меня непроизвольно, и я мгновенно ощутил острое чувство униженности. — Я тебя прекрасно понимаю и понимаю твое настроение… Нет, это очень похоже на правду, все это вполне возможно… Но у нас ведь только косвенные доказательства и нет ни одного решающего, достаточно убедительного…
— Нужно, чтоб он почувствовал… — Она подавила раздражение и заговорила почти просительно: — Ведь если ты ему скажешь, никакого толку не будет. Твоя манера говорить так или иначе выдаст твою неуверенность. Он и не подумает сдвинуться с места, и все равно волей-неволей придется обращаться в полицию.
— Ты ничего не знаешь. Ты не говорила с ним один на один и потому еще можешь питать какие-то иллюзии. Ты бы хоть посмотрела, как он работает языком и как работает ножом!
В тот же момент, как бы в ответ на мои слова, из кабинета донеслось тупое “бряк”, словно что-то грузно рухнуло на пол. Впрочем, слово “рухнуло” было подсказано мне расцвеченным надеждой воображением: когда человек падает в обморок, звук получается более глухой. Скорее, подумалось мне, с высоты человеческого роста упала сама собой кипа толстых томов. Но поскольку мой гость не свалился, а все же что-то произошло, я ощутил замешательство. Лицо жены окаменело.
