Когда глаза Ники приоткрылись и тут же широко распахнулись в припомнившемся ужасе, Виктор взял ее руку и нежно сжал.
— Ника, — прошептал он ей, — все в порядке, я здесь.
Она посмотрела на него, открывая рот и готовясь закричать, но он покачал головой, отчаянно надеясь, что она сдержится. Если бы она закричала, тогда и он вместе с ней, потому что внутри него все еще вскипала паника, и достаточно было малой капли, чтобы превратить ее в неостановимый поток.
— Ника, не надо. Я здесь, мы все здесь…
— Витя, что за бред происходит? — застонала она. Она посмотрела на Соловьева, стоявшего в другом конце комнаты. — О боже, боже мой!
Ее тело напряглось, и Виктор понял, что если бы не парализующий ее страх, она бы давно вскочила и побежала.
— Не бойся, — сказал ей Соловьев.
Она зажмурилась и просипела:
— Боже, оно разговаривает. Эта тварь умеет говорить!
— Он человек, Ника, — успокаивал ее Виктор, — его зовут Антон Соловьев. Ты же помнишь, это имя упоминалось в документах.
Она снова посмотрела на Виктора и, заметив в его взгляде тот же страх, почувствовала некое родство и поддержку, поэтому молча кивнула и крепко сжала его руку.
Алиса и Вадим начали просыпаться. Виктор видел, что они справляются с ситуацией лучше, чем Ника. Прокопий что-то тихо им говорил, и они кивали, не сводя глаз с Соловьева.
— Где мы? — наконец спросила Алиса.
Виктор повторил ей слова Соловьева о том, что станция зоны № 3 сейчас часть инсталляции.
— Что ж, по крайней мере, сэкономили на дороге.
В первый миг Виктор поверить не мог, что она шутит, тем не менее ее слова чудесным образом притупили его страх. Он улыбнулся ей:
— Да, очень удобно.
— Я пить хочу, — сказала вдруг Ника, и Виктор вспомнил о своем пересохшем горле.
— Ваша вода там, — произнес Соловьев, показывая своей длинной, тощей рукой на рюкзаки, сваленные кучей на столе.
Виктор подошел к ним, достал фляжки и раздал всем.
— Хорошо, — сказал он, напившись, и хотел что-то добавить, но Соловьев оборвал его на полуслове:
— Я знаю, у вас много вопросов. Нам будет удобнее в конференц-зале. Пожалуйста, идите за мной.
Он двинулся к двери своей странной, насекомообразной походкой, и остановился, дожидаясь остальных.
* * *
Ника не отпускала руку Виктора, пока они шли за доктором Соловьевым по коридорам станции зоны № 3. Теперь Виктор понял, что имел в виду Соловьев, когда сказал, что станция стала частью инсталляции. Стены и потолок в коридорах местами были повреждены, и сквозь зиявшие дыры были видны еще одни стены — тусклого бронзового цвета. Станцию, похоже, буквальным образом вырвали с корнем с ее прежнего места и поместили внутри инсталляции и, очевидно, в процессе этого сильно разрушили.
Из досье Лишина Виктор помнил, что станция была построена из готовых модулей, доставленных на Северный Урал сразу после гибели группы Дятлова. Это было особенно заметно на стыке коридоров, где болты были выдраны из крепежных колец, обнажая сломанные вентиляционные трубы и покореженную арматуру. Идти приходилось очень внимательно, следя за каждым шагом, и осторожно переступать через разошедшиеся модули.
Наконец они дошли до конференц-зала и Соловьев, открыв дверь, нагнулся, чтобы войти. Там был такой же кавардак, как и в изоляторе: по всему полу валялись бумаги и чьи-то личные вещи. В центре стоял круглый стол с восемью стульями вокруг; в одну из стен были вмонтированы девять телевизионных экранов, сломанных и уже не работающих, а на противоположной стене был нарисован символ проекта «Сварог»:
— Садитесь, пожалуйста, — пригласил Соловьев.
Когда все расселись, Виктор взглянул на Нику, чтобы удостовериться, что она держит себя в руках. Лицо ее было белым как мел, она сидела такая напряженная и скованная, как будто была начинена взрывчаткой. Он чувствовал, что она вот-вот сорвется в истерику. Но Виктор ее понимал — на существо, бывшее Антоном Соловьевым, и впрямь было жутко смотреть, у него самого это с трудом получалось. Слишком тяжело было осознавать и слишком трудно поверить, что некий процесс может так изменить, так изуродовать и деформировать человека, оставив при этом ему жизнь и здравый рассудок.
Сам Виктор уже не испытывал того первоначального отвращения и ужаса и был достаточно спокоен. По-видимому, из-за шока его мозг перешел в режим отстраненного наблюдения, как это часто бывает в особенно стрессовых, травматичных ситуациях. Ему не раз приходилось брать интервью у очевидцев катастроф или жестоких нападений, и он понимал, что с ним сейчас происходит. Ситуация, в которой они оказались, находилась за такой гранью мыслимого и правдоподобного, что он и впрямь перестал осознавать себя участником происходящего и словно наблюдал за всем со стороны.
Он посмотрел на своих спутников, пытаясь понять, в каком они состоянии. Вадим, похоже, чувствовал то же самое: он сохранял внешнее спокойствие, но глаза его, не мигая, следили за стоящим перед ним существом. То же творилось и с Алисой, хотя после ее шутки он был уверен, что ее страх уступил азартности и любопытству ее натуры. При взгляде на Прокопия он в очередной раз убедился, что шамана трудно удивить сверхъестественными обстоятельствами. «Для него такое в порядке вещей», — подумал Виктор.
И все же, несмотря на отстраненность от происходящего, Виктора мучили вопросы, требовавшие незамедлительного ответа, поэтому он спросил:
— Что произошло в той комнате? Что с нами сделала антипризма?
Соловьев, все так же стоя (при его трехметровом росте обычные стулья были неудобны), ответил:
— Антипризма? Да, так мы называли эти вещи. Их так обозначили, потому что не знали, как назвать то, у чего нет названия. Вы вернули ее туда, где ей следует быть. Это хорошо.
— Что они вообще такое?
— Каждая антипризма принадлежит своей инсталляции, хотя само слово «инсталляция» неподходящее название для этого места. Насчет того, что с вами произошло в ее присутствии… Могу сказать лишь, что вы ее увидели, заглянули в ее разум, вжились на время в ее процесс мышления.
— Я видел весь процесс сотворения мира — бесчисленные вселенные, заключенные в свои космические мембраны… Алиса, вы были правы! Вы были правы! Я видел, как рождается вселенная, а потом очутился в другом месте, наполнившем меня ужасом, затем этот ужас сменился печалью, мне стало невыносимо грустно… за мою собственную природу, за природу всего сущего во вселенной и…
Виктор замолк, чувствуя, что не может продолжать.
— Я тоже это видела, — произнесла Аписа.
