Начальник СИЗО не одобрил бы несанкционированного свидания одного из своих подопечных с журналистом. Но его заместитель Бакланов оказался более современным человеком, и несколько купюр Мацевича сыграли свою роль.
— Десять минут, — предупредил Бакланов Мацевича, и журналист с Калининым сели друг против друга, разделенные толстым стеклом. Переговоры велись по телефону.
— Я журналист из «Экспресс-Инфо», — сказал Мацевич. — После того, как вас арестовали, комиссия не дает хода информации. Я подозреваю, что они там дружно шьют дело, и не в вашу пользу. Наша газета была бы заинтересована в том, чтобы напечатать ваши показания. У вас есть возможность писать в камере?
— Да, — сказал Калинин.
Как и Клюкин, он пока сидел в камере один. Это было большой льготой, но Ващенко уже намекнул, что при неправильном поведении на допросах его могут перевести в общую камеру, «а вы сами понимаете, что это значит для человека, ни разу не побывавшего в заключении».
— Предложение такое: вы пишете статью обо всем, что знаете, мы ее печатаем. Пятьсот баксов ваши.
— Щедро, — усмехнулся Калинин.
— Это больше, чем ваша зарплата, а в вашей газетенке вам столько не заплатят, не говоря уж о том, что вообще не напечатают.
Мацевич был прав. Калинин вспомнил редактора газеты Панфилову, социально озабоченную женщину лет пятидесяти, бывшую учительницу, выдвинувшуюся на демократических митингах благодаря надрывному пафосу речей, и хорошо представил себе, что она скажет, если Калинин попытается написать все так, как оно было на самом деле.
«Вы в своем уме, голубчик мой? Город в тяжелом положении, безработица, растет преступность, нищета, а вы его потчуете этой мистикой, достойной лишь «желтой» прессы?! Нет уж, голубчик, пока я здесь редактор, газета была и останется рупором общественности и будет защищать интересы простых граждан».
— Ну так что? — прервал Мацевич его размышления. — Прибавим еще сотню и по рукам?
И тут в Сергее взял верх «комплекс Коробочки». Ему еще никогда не платили таких денег за публикацию, и «новое и небывалое» породило опасение: как бы чего не вышло. И так все кувырком.
— Нет, — сказал он.
— Ну а что ты хочешь? Твои условия? — Мацевич перешел на «ты», думая, что парень просто артачится, торгуется.
— Ничего я не хочу. И в вашей газете печататься не хочу.
— Поставим псевдоним — хотя не хотелось бы этого делать… Давай так. Если решишься, настрочи и передай через Бакланова. Я жду до завтрашнего вечера. Учти, потом выходные кончатся, к тебе хрен кого пустят. А эти госкомиссары могут и сгноить на нарах ни за х… собачий.
И опять он был прав. Сергей заколебался: а вдруг это единственная возможность? Ведь сейчас он никому не нужен, у него никого нет. Алина ушла, и для нее даже лучше, что он как бы исчез. Клюкин сам за решеткой. Илья вряд ли полезет в свару. Эдик избавился от соперника. И Калинин вдруг четко осознал, что, если он отсюда не выйдет и загремит в какую-нибудь колонию на энное количество лет, ни одна собака о нем не вспомнит. Денег на хорошего адвоката у него нет.
— Ладно, — пробормотал он, — я подумаю, что-нибудь… постараюсь.
— Сюда нельзя, — раздался вдруг голос дежурящего в комнате милиционера. — Вы куда, гражданин?
— Подполковник МВД Сергунин, — прозвучало в ответ. — Член государственной комиссии по расследованию чрезвычайных происшествий.
Сергунин рассчитал правильно. Провинция осталась провинцией. Его удостоверение и нахрап сделали свое дело. Он оказался в комнате свиданий вместе с Клевцовым и Комаровым, застигнув Мацевича «на месте преступления».
— Здравствуйте, — с издевкой сказал Сергунин.
И тут же в комнату вошел побагровевший Бакланов.
— В чем дело? Вы кто? — попытался рявкнуть он на Сергунина, но тот уже держал в вытянутой руке удостоверение.
— Кто разрешил подследственному свидание? — жестко спросил он, и майор Бакланов сник. Деваться было некуда. Мацевича он провел сам. И вывести Калинина тоже сам распорядился.
— Я, — сказал он, опустив глаза.
— Ваши документы, гражданин, — обратился Сергунин к Мацевичу.
Тот достал журналистское удостоверение.
— Ну и как же вы сюда проникли, Михаил Иосифович? — спросил его Сергунин.
Тот, впрочем, не очень-то смутился:
— Попросил товарища, он и разрешил. Гласность дарована конституцией, а ваша комиссия что-то не спешит делиться информацией. Это вынуждает нас действовать окольными путями.
— И во сколько же вам обошелся окольный путь? — поинтересовался Сергунин.
— Повторяю, я просто попросил товарища, и он пошел навстречу, руководствуясь принципами свободы слова, — сказал Мацевич, взглянув на Бакланова.
— Так и пошел, добрейшей души человек, — вздохнул подполковник, отлично понимая, что факта взятки все равно не доказать, а значит, речь идет о дисциплинарном нарушении. Впрочем, ему вовсе не хотелось разоблачать неразборчивого майора. Он хотел встретиться с Клюкиным. Придется самому пойти на сделку с этим Баклановым, как это ни противно, подумал он.
— Выйдите-ка все отсюда, — сказал Сергунин.
Но тут случилось весьма неординарное происшествие.
— Товарищ майор, разрешите доложить… — вошел в комнату для свиданий дежурный и перевел глаза на Сергунина, документы которого уже видел. — Извините, товарищ подполковник…
— Что случилось? — спросил мрачный Бакланов, уже мечтавший, чтобы рухнул потолок и придавил эту столичную штучку подполковника к чертовой матери. — Докладывайте.
— Там какой-то сумасшедший требует встречи с начальником.
— Зачем?
Дежурный усмехнулся и протянул Бакланову сложенный пополам лист бумаги. Тот развернул его и прочел записку. Писали обычной шариковой ручкой размашистым почерком:
«Предлагаю вам незамедлительно освободить моих друзей Калинина Сергея Александровича и Клюкина Алексея Дмитриевича. В противном случае буду вынужден применить силу. Власов».
— Что за бред? — ошеломленно спросил Бакланов. — Кто они такие, что пишут подобные вещи?
— Да он один. Мы его хотели задержать, потом подумали: в городе всякое происходит — может, это террорист какой-нибудь и надо с ним поосторожнее… Не знаю, как прикажете…
Сергунин из-за плеча Бакланова взглянул на листок. Майор повернул бумагу, чтобы подполковнику удобнее было читать. Он словно предлагал ему взять на себя инициативу и этим почтительным отношением пытался искупить свою вину.
— Власов? — спросил Сергунин. — Это тот самый режиссер? Которому тоже досталось?
Бакланов пожал плечами. Мало ли Власовых…
