– Это, – поправил Мушкетов, – не мои опасения, а капитанские. Тем не…
Его прервал Горшенин, заглянув в палатку. На лице боцманмата застыло странное, стеснительное выражение.
– Ваше благородие, тут вот какое дело… Помочь бы надо.
– Говорите уж прямо, Павел Евграфович, – промолвил Никольский, отрываясь от блокнота. – Что случилось?
– Дохтур просят подойти, – пояснил боцманмат уклончиво. – К их благородию.
«Благородием» числился лейтенант Злобин. Из офицеров «Манджура» на берег вместе с капитаном сошли еще доктор Билич и второй артиллерийский офицер мичман Шульц, но последнему здоровье позволяло повторять подвиг Злобина: бороться со стимфалидами врукопашную.
– Что за притча? – проворчал Обручев, поднимаясь на ноги вместе с товарищем.
– Должно быть, по медицинской части, – предположил зоолог. – Странно, однако, что доктору понадобилась помощь… тем более – именно сейчас. Лейтенант уже почти поправился, хотя эти шрамы…
Он невольно вздрогнул.
В лазаретной палатке было тесно. Над единственной занятой койкой склонились доктор и лейтенант Злобин.
– А вот и вы, господа ученые! – Билич разогнул спину, приглушенно охнув. – Без вас не справиться. Вы, случаем, не подскажете, чем может отравиться в здешних краях человек?
Лежавший на койке матрос еле слышно постанывал, свернувшись клубком под грязным одеялом. От него исходила кислая поносная вонь.
– Отравиться? – переспросил Никольский. – Да вы, доктор, шутник. Кто же станет невесть что в рот тащить?
– Знаете, у нас народ такой – что в голову взбредет, с тем и похоронят, – отмахнулся Билич. – Я бы и спрашивать не стал, но мы с Николаем Егоровичем уже головы сломали, с чем таким слег наш матрос. Верней, почему только он один и слег. Была бы вода дрянная или консервы – так нет!
Злобин ловко прижал пальцами сизое запястье больного.
– Совсем плох, – пробормотал он. – До рассвета бы дотянуть.
– А что с ним? – растерянно поинтересовался Мушкетов.
Билич махнул рукой.
– Кровавый понос. Боли в животе. Рвота эпизодически. И все сопутствующее: вялость, частый слабый пульс, все признаки кровопотери… Ничего фантастического, но развитие болезни ураганно быстрое и совершенно необъяснимое. Можно ожидать, чтобы слегла с дизентерией добрая половина экспедиции, но один и только один больной? Очень странно.
– Что говорить этот человек? – послышалось у Обручева за плечом.
Геолог обернулся. Каким-то образом Тале удалось просочиться в лазарет так, что ее никто и не заметил, покуда филиппинка не подала голос.
– Может, вы подскажете, сударыня? – без особой надежды спросил он по-английски. – В вашем лагере не случалось такого?
Он коротко пересказал картину, описанную доктором Биличем.
Азиатка решительно отодвинула Никольского и, шагнув к койке, сдернула одеяло с больного. Тот застонал, задрожав, но не пошевелился. Сквозь тряпки, которыми обернуты были его бедра, сочилась буроватая склизкая жижица.
– Да, – ответила Тала уверенно. – Знать такую болезнь. От дурной вода. Надо пить вонючий вода, из горячие родники. Иначе плохо.
– Наливайко ходил за водой с утра, – выслушав перевод, проговорил Злобин хмуро. – С Гармашом.
– Нахлебался небось озерной! – вспылил Горшенин. – Хотя настрого запретили. Все жаловался, что родник чертями жареными пахнет. В холодную бы его… да какое теперь. Оклемался бы уж.
– Сударыня, а что сталось с вашими больными? – спросил Никольский с интересом, глядя на филиппинку сверху вниз.
Тала запрокинула голову, чтобы ответить:
– Кидлат умереть. Джо-Джо умереть. Ким Ын, корейская сука… – Азиатка сморщилась, будто собираясь плюнуть, но, видно, вспомнила, что белые люди не одобрят, – долго болеть, стать бледный, совсем плохой. Потом умереть от ваквак. Острые зубы, ядовитые: бить с налету. Кто сильный – два дня болеть от яда. Ким Ын слабый, умереть под вечер. Рауль болеть, жаловаться, потом снова сильный стать. – Она прикусила губу, собираясь с мыслями. – Четыре болеть. Два умереть. Половина.
– Дивный прогноз, – пробормотал Билич, когда Мушкетов пересказал печальную историю по-русски. – Даже не буду спрашивать, чем больных лечили: во-первых, ни врача, ни лекарств не было, а во-вторых, я совершенно не представляю, что можно сделать, кроме как дать несчастному опия. Тот, помимо снотворного и обезболивающего действия, отчасти парализует мускулатуру кишечника и облегчит мучительные спазмы. В остальном же придется положиться на волю провидения.
Наливайко застонал громче, пытаясь стянуться в тугой клубок. По лазарету распространилась кислая вонь испражнений. До этого Обручеву казалось, что он начинает привыкать к запаху.
– Надо бы чистой воды еще принести, – проговорил Билич озабоченно. – И кипятить. А то оглянуться не успеем, как весь лагерь с дизентерией валяться будет. Хотя…
Он пристально глянул на Талу.
– Спросите-ка ее, – указал он Мушкетову, – все ли больные пили нечистую воду? Друг от друга никто не мог заразу подхватить?
Филиппинка, услышав последний вопрос, решительно мотнула головой.
– Странно, – проговорил врач. – Обычно дизентерия очень заразна. Как и холера.
– Если бы у нас был микроскоп, – заметил Никольский, – можно было бы поискать возбудитель в… фекальных массах.
Доктор кивком указал на столик, где смердела в склянке бурая жижа.
– У нас нет микроскопа, – ответил он. – Могу предложить лупу. Впрочем, предметных стекол у меня тоже нет.
– Лупа есть у меня, – ответил зоолог, – но что с нее проку? Не искать же с нею микробов, в самом деле.
Зоолог внезапно прищурился.
– Давайте ее сюда, – распорядился он. – И образец. И что-нибудь плоское… да вон, кювету.
Горшенин уставился на него с подозрением, будто сомневаясь, что почтенные взрослые люди в самом деле намерены ковыряться с лупой в чужих испражнениях.
– Да, – проговорил Никольский уверенно, несколько минут поразглядывав размазанную коричневую лужицу под светом лампы. – Вот они.
– Мне кажется, я вижу, что вы… – Билича передернуло. – Господи! У вас острое зрение, профессор. Какая мерзость!
Обручеву трудно было представить, что за пакость вызвала у привычного ко многому медика явную тошноту, но нетерпеливый Мушкетов избавил его от необходимости задавать вопросы самому.
– Господа, – раздраженно поинтересовался молодой человек, – может быть, вы поделитесь своим открытием с нами?
– Смотрите внимательно, – проговорил Никольский, качнув кювету.
– Эти… зернышки? – неуверенно предположил молодой геолог.
– Нет, – раздраженно мотнул головой Билич. – Просто слизь. Мельче.
