– Нет, – раздраженно мотнул головой Билич. – Просто слизь. Мельче.
И тут Обручев понял, на что надо обращать внимание. Мельчайшие точки – буквально, им бы самое место на странице, хотя на запятые не тянули, – плыли, налипая на пузырьки пены.
– Они шевелятся? – недоверчиво переспросил он.
– Это иллюзия, – отозвался Никольский, передавая Биличу лупу. – Хаотическое движение, броуновское. Но под лупой видно – шевелятся и сами. Паразиты…
– Глисты? – деловито поинтересовался Горшенин.
Зоолог покосился на него.
– Нет. Хуже. Какие-то протисты… амебы. Одноклеточные животные. Очень крупные для саркодовых, если видны невооруженным глазом.
– Во всяком случае, это никак не известная нам энтамеба Леша, – ворчливо добавил Билич.
– Я не специалист по патогенным простейшим, – проговорил Злобин, – но мне кажется разумным, что в здешних водоемах водятся гигантские амебы. В Новом Свете, как мы заметили, все крупное. Чтобы паразитировать на огромных ящерах, и нахлебники нужны соответствующие.
– Это было бы правдой, – отозвался Никольский, – если бы все ящеры тут были великанами. Но даже наша Катя не так уж, в сущности, массивна. Корова коровой на самом-то деле. А как выживают мелкие зверушки наподобие того… скунсо-хомяка, что навещал нас в палатке? Не пьют?
– Они, скорее всего, приспособились к здешним болезням, – ответил врач. – А мы – нет. Впредь надо еще тщательней кипятить питьевую воду. Или пользоваться минеральной, благо ее здесь в достатке.
Он вздохнул.
– Я, признаться, надеялся, что здесь не будет опасных для человека инфекций. Откуда им взяться, если нет местных зверей, а только ящеры и птицы? Люди обычно не болеют птичьей инфлюэнцей, или что там у пернатых вместо чумы и холеры. Мысль о паразитах не пришла в голову, а зря: в тропических странах они губят народ толпами. Сударыня, – он повернулся к Тале, – может, вы сумеете все-таки что-то посоветовать для лечения? Из местных средств?
Когда Мушкетов перевел, филиппинка покачала головой.
– Кто сильный, тот выжить, – пояснила она. – Лекарство нет.
– Для нас это лишний повод быть очень осторожными, – заметил Злобин. – Дурная вода – угроза старинная, и все равно у нас появился пострадавший. Динозавры, опять же. А что говорить о неведомых угрозах?
Никольский прищелкнул пальцами.
– Вы сказали «ваквак», – обратился он к Тале. – Острые ядовитые зубы. Что это за зверь?
– Большая птица, – ответила филиппинка флегматично. – Весь в пестрых перьях. Летать плохо. Падать с ветки на шею, кусать больно. Опасно ходить в лес.
Обручев с зоологом переглянулись.
– Вот что, господа, – решил лейтенант. – Завтра поутру охотники пойдут за дичью: без мяса нам не прокормиться. А вы, Дмитрий Иванович, берите-ка свою ученицу и отправляйтесь с ними. Я бы лучше услал из лагеря этого скота Поэртену, но тот, кажется, прилепился к капитану, возомнив себя его вестовым. А нам, похоже, очень пригодятся ее познания в части здешних опасностей.
Геолог хотел было возразить, но, натолкнувшись на жесткий взгляд лейтенанта, стушевался.
Утро выдалось изумительное. Призрачная мгла, белившая небо, разошлась; в слепящей лазури купалось солнце, небо отражалось в водах залива, и зубастые чайки кричали торжествующе и звонко.
Мичман Гарленд стоял, почти намотавшись на релинг, и спиной впитывал лучи утренней зари. Он чувствовал себя древней, первобытной рептилией, с трудом выбравшейся из холодных глубин трюма. После вчерашнего его до сих пор трясло, а внушительная доза медицинского виски оставила по себе единственное последствие – мучительное похмелье. Застыв в неподвижности и зажмурившись на ярком солнце, мичман еще мог убедить себя, что головная боль прошла, но стоило дернуться или глянуть нечаянно на отблеск в волнах, как в темя заново вколачивался здоровенный занозистый нагель.
– Вам лучше? – Голос первого помощника непроизвольно заставил Гарленда обернуться, выпрямиться и даже кое-как отдать честь, невзирая на боль.
– Вижу, что немного, – отмахнулся Харлоу, прерывая попытки мичмана что-то промычать в ответ. – Вольно, мичман.
Гарленд обнаружил, что, если прищуриться, можно глядеть на мир почти безболезненно. Это его немного взбодрило.
– Пожалуй, на берег вам сегодня сходить не стоит, – продолжал первый помощник странным тоном: будто пытался высказать больше, чем могли вместить дозволенные ему речи. – После такого потрясения. Да и вообще…
Он мотнул головой. Мичман обернулся: с миделя взирал на берег в подзорную трубу майор Кармонди. Вид у него был грозный и внушительный.
– Я превосходный образец майора современного… – пропел тихонько Харлоу, поймав его взгляд.
Гарленд не удержался – фыркнул.
– Поймите меня правильно, мичман, я не предполагаю, будто мистер Кармонди не способен, как у Гилберта и Салливана, отличить «маузер» от жавелина. Но наши злоключения в последние дни сделали бы честь либретто любой оперетты, а чем дальше, тем сильней мне кажется, что мы попали не в водевиль, а в гран-гиньоль.
Он вздохнул.
– Мне очень хотелось бы ошибиться. Чтобы наш поисковый отряд отконвоировал покорно сдавшихся «колбасников» на гауптвахту «Бенбоу», паровые трубки нашлись сами собой, над Новым Светом взвился «Юнион Джек», а каждому из нас лично высказал свою благодарность Его Величество. Но отчего-то кажется, что этого не случится. Что наша сегодняшняя вылазка на берег окончится очередным провалом, как и вся авантюра. И к этому провалу надо быть готовыми. Иметь… план действий… на непредвиденный случай.
Он прервался, будто опасаясь сболтнуть лишнего. Но мичману Гарленду было не до того, чтобы выискивать в его словах опасный подтекст. Мичмана подташнивало.
– Чем так воняет? – пробормотал он с натугой. – Тухлятиной, что ли? Неужели от двух дохлых рыбин…
Гарленд принюхался, глядя в прозрачную синюю воду.
– Нет, похоже, вода пахнет сернистым водородом. Должно быть, вулканические газы просачиваются на поверхность со дна кратера. Оттого и дохнет рыба. Поднимитесь лучше на ют, мичман, а то как бы вам дурно не стало. Там ветер свежее.
– Сброд, не имеющий даже отдаленного представления о порядке и дисциплине! – торжественно заявил Уильям Эшли. – Да-да, джентльмены, других слов у меня просто нет. К вашим подчиненным, лейтенант Маклауд, это, разумеется, не относится.
Лейтенант морпехов едва заметно кивнул. Выражение лица у него при этом осталось таким же неизменным, как голые склоны его родных гор. Впрочем, два офицера, которым адресовалась первая часть высказывания Эшли, по мнению последнего, также не проявили положенных в данной ситуации эмоций. Мичман Райт принялся разглядывать носки собственных ботинок, инженер-механик ограничился пожатием плеч.
