Роланд Грин - Конан у Ворот Зла

Потекла кровь, обычная человеческая кровь. Почему-то Скире думалось, что она должна быть зеленой или игристой, подобно некоторым немедийским винам. Или вообще какой-то необычной. Слишком уж странным, непохожим на обычных людей был гигант киммериец.

В тот краткий промежуток времени, что прошел между дачей крови колдунам для их колдовских фокусов и очередной стычкой с пиктами, Конан маялся. Все на свете он, наверное, отдал бы сейчас, чтобы упиться насмерть самым дрянным винищем в самой грязной таверне Аграпура. Но поскольку — увы! — это счастье было для него недоступно, Конан от нечего делать решил помочь колдуну. Трое из его людей уже умерли сегодня ночью. Если Совы со Змеями договорятся, то можно будет счесть большой удачей, коли посчастливится уйти, потеряв еще двух-трех человек.

Потеря толики крови, достаточной, чтобы покрыть лезвие кинжала, вряд ли могла считаться серьезной. В юности Конану приходилось терять примерно столько же всякий раз, когда кнут гулял по его спине.

Однако назвать свое истинное имя или отдать частицу своего тела колдунам означает дать им безраздельную власть над тобой. Остается надеяться, что Лизениусу не удастся обрести над ним эту власть. А может быть, если и удастся, он не станет ею пользоваться. Но здесь ни в чем нельзя быть уверенным.

В одном Конан не сомневался — в том, что сможет сразить и Лизениуса, и его ненаглядную доченьку, прежде чем эта парочка начнет превращать его в кого-нибудь. Его или кого-нибудь из бамула. Смерти от руки колдуна он, конечно же, предпочтет более чистую смерть от руки пиктов. Те, по крайней мере, были воинами.

Грохот пиктских барабанов донесся до пещеры. Прибежал Бовену сообщить, что пикты не отступают, но и не идут вперед. Похоже, они собрались в великом количестве в лесу у подножия холма.

— Восхитительно! — сказал Лизениус. — Чем больше их здесь сейчас, тем меньше их останется, когда мы отсюда выйдем.

Бовену перевел взгляд с Лизениуса на Конана, а затем сделал специально для киммерийца знак, принятый у бамула и указывающий на безумие. Конан пожал плечами и вернул в ответ другой бамульский жест: «а, пущай!» Похоже, этот беззвучный диалог не способствовал поднятию боевого духа Бовену.

Скира наблюдала за этим представлением, изо всех сил сдерживая улыбку. Конан мрачно посмотрел на нее:

— Чему ты радуешься, женщина?

— Да уж, Скира, — встрял Лизениус, — храни величавость, пожалуйста. Тем, кому грозит скорая гибель, пристала величавость.

Конан не стал спрашивать, кому это надлежит вот-вот умереть. Ничего, скоро все выяснится.

Но не в его характере было сидеть и дожидаться, пока колдуны, называющие себя его друзьями, выиграют битву за него, Конана. Сама мысль сидеть и ждать неведомо чего была ненавистна киммерийцу. Эта последняя победа должна быть достигнута им самим. Во всяком случае, он должен приложить к ней руку. С его доброго аквилонского меча будет ручьями стекать пиктская кровь. С ЕГО меча, а не с кинжала колдуна.

Но командир прежде всего должен думать о тех, кто следует за ним. Часто нужды твоих подчиненых оказываются созвучны твоим собственным нуждам. И коль скоро эти люди доверились Конану, то он должен в первую очередь думать именно об их безопасности и об исполнении их желаний. Эту мудрость киммериец постигал в жестокой и грубой школе войны, равно как преподавали ему ее и другие, более цивилизованные учителя. И не последней среди них была Бэлит. Поэтому Конан решил: он будет сидеть и ждать, смиряя свой неистовый гнев. Пусть это и не доставит ему удовольствия.

Прошло много времени. Ничего не происходило — ни естественного, ни магического. Разве что барабаны пиктов загрохотали еще громче.

Конан выпрямился. Это уже не было похоже на призыв к переговорам. Нет! Барабаны, похожее подстегивали мужество воинов, готовя их к последней отчаянной атаке. Снаружи по-прежнему гремел гром и темноту равномерно освещали вспышки молний. И в пещере все так же струился колдовской свет. Статуя, похоже, не собиралась останавливаться. Достаточно пиктам обойти ее, и…

Воздух подернулся знакомой золотистой дымкой, и у входа образовалась золотая воронка, будто какой-то гигант высасывал воздух из пещеры. Поднялся страшный ветер, подхвативший Конана и понесший его к выходу. Киммериец отдался его воле — у него не было выбора. Гигантская сила варвара по сравнению с мощью этого потока была все равно что сила беспомощного младенца против взрослого мужчины.

Конан сильно ударился о камень, что был подле входа. На мгновение он испугался, что не сможет удержаться и ветер понесет его на открытый склон холма, навстречу пиктам. Но он сумел сесть, прислонясь спиной к камню, и стал смотреть, как из пещеры выносит бамульских воинов. Один за другим они вылетали из устья пещеры и либо находили, подобно Конану, укрытия и ниши, где и оставались, либо попадали в какие-то ямы и выбоины, где воздушный поток не мог их достать.

Киммериец не осмеливался пошевелиться, чтобы взглянуть, что происходит за камнями. Он видел только, что золотой свет, казалось, поглотил колдовской голубой огонь, что даже ослепительные молнии, бьющие из статуи, потускнели в этом новом свете. Вход в пещеру напоминал теперь зев гигантского горна с расплавленным золотом.

Каждый из бамула почувствовал то мгновение, когда золотой ветер достиг пиктов. Никто и представить не мог, даже они сами, что подобные вопли могут исходить из человеческих глоток. А тут разом закричали сотни людей. Конан представил себе, как ветер рвет пиктов на части, разрывая их тела в клочья об острые камни, вырывая у них внутренности, волоча по земле, либо давит их, обрушивая на них деревья и булыжники. Но даже и в этом случае вряд ли бы они так вопили.

Впоследствии киммериец так и не смог сказать, сколь долго продолжался этот страшный крик. Мало-помалу золотой ветер стих и мрак вернулся ко входу в пещеру. Было даже темнее, чем прежде. Со стороны статуи не доносилось ни звука. Осторожно, будто кот, пробирающийся мимо свирепого цепного пса, Конан прокрался дальше за камни, а затем выбрался на склон холма.

Небо посветлело. Близилось время рассвета. Когда глаза киммерийца привыкли к темноте, он обнаружил, что живых пиктов на склоне нет. Жертвы статуи по-прежнему лежали там, где упали. Теперь это были уже остывшие угли или кучи пепла. Лишь брошенное оружие отмечало места, гае находились живые дикари в тот момент, когда ударил золотой ветер. Сами пикты исчезли.

Исчезли, как исчез и здоровенный участок леса у подножия холма. Земля была взрыта, будто там прошел гигантский плуг. Острые глаза киммерийца различили зияющие дыры. Такие дыры могли остаться, если бы деревья толщиной в два обхвата и возрастом лет под сто были выдернуты из земли, будто морковки.