— А если шторм?..
— Если шторм, то придется выйти раньше. Одна хорошая волна — и нас расколет, как орех.
Они лежали, прислушиваясь к ударам и стараясь понять, усиливаются волны или нет, а волны подходили то высокие, то низкие, и домик ударялся то сильнее, то слабее. Иной раз им думалось, что шторм уже начался и пора вынимать окно…
Миновала ночь. Удары о скалы не усиливались, но ведь и капля камень точит: осмотрев обращенную к скалам крышу, Травин убедился, что она скоро даст течь…
А Костик лежал и считал, сколько ему осталось жить. Получалось немного, всего несколько часов, до вечера. Он уже давно не заботился о том, чтобы экономить оставшийся в воздухе комнаты кислород. Он дышал глубоко, жадно, стремясь выловить жалкие остатки живительного газа. Странная, необоримая слабость почти лишала Костика возможности двигаться. Иногда он впадал в забытье, и тогда в его истощенном мозгу вспыхивали жуткие, гнетущие картины. У Костика еще оставалась воля, и он заставлял себя просыпаться. Однажды, открыв глаза, он увидел, что Травин надел на лицо Батыгина свою кислородную маску. Очевидно, это несложная процедура совершенно надломила Травина. Он сник и сполз с койки Батыгина на пол. Голова, шея, открытая грудь — все у него было мокрым от пота, грудь вздымалась часто и беспомощно, и он показался Костику похожим на рыбу, вытащенную на песок…
«Пора, — подумал Костик о себе. — Пора». Он отыскал глазами свою кислородную маску и баллоны. Они лежали рядом, и он мог бы дотянуться до них. Ему мучительно захотелось, прежде чем умереть, сделать один-единственный, но полный, настоящий вдох. Руки Костика конвульсивно дернулись и потянулись к маске. Но он не притронулся к ней. Он еще контролировал свои поступки. Медленно, с большим трудом повернулся Костик на бок и достал нож; теперь нужно было упереться рукоятью во что-нибудь твердое и удариться горлом об острие.
Костик последний раз взглянул на Батыгина, на Травина. Батыгин затих, получив кислород, и грудь его почти не вздымалась, он лежал тихим, умиротворенным. А Травин бился, задыхаясь, на полу у его ног.
«Все, теперь все», — сказал себе Костик. Он поднялся на локтях, повернул нож острием кверху, но внезапно в глазах потемнело, он качнулся, выронил нож и без сознания упал на койку…
Их нашли на исходе шестого дня, в двухстах километрах от Землеграда. На ногах держался один Батыгин. Все индивидуальные баллоны были пусты: Батыгин выпустил кислород в комнату…
8
Травина, Костика и Батыгина доставили прямо на плато Звездолета и передали в распоряжение врача. После короткого улучшения Батыгин вновь почувствовал себя плохо, и врач по ночам не отходил от него.
— Он выживет? — со слезами на глазах спрашивал Виктор у врача. — Скажите, выживет?
— Должен выжить, — отвечал врач. — Но ты сам понимаешь, что такие потрясения в его возрасте не проходят бесследно.
— Что толку от вашей медицины, если она не может спасти такого человека!
Врач не сердился. Он был человеком выдержанным, а за многолетнюю практику ему не раз приходилось выслушивать скептические замечания. Порой для них имелись основания, но врач знал, что людям глубже западают в память трагические исходы, чем радостные…
Первым оправился Травин. Он принял руководство экспедицией на себя. Кривцов и Вершинин получили приказание готовиться к далекому походу в тропики, чтобы высадить там пальмы, бамбук и другие тропические растения.
Как только Батыгин почувствовал себя немного лучше, он пригласил к себе участников экспедиции, в том числе и тех, кому предстояло надолго покинуть Землеград.
— Какого градуса северной широты вы достигли? — спросил Батыгин у Кривцова.
— Тридцатого, — ответил тот.
— А какой была максимальная температура воздуха?
— Тридцать шесть — тридцать восемь градусов.
— Я сейчас припоминаю, что когда-то древние греки, а вслед за ними и некоторые ученые средневековья считали экваториальную зону Земли безжизненной. Они думали, что там стоит смертельная для человека жара…
— Но ведь древние греки и средневековые схоласты ошибались, — улыбнулся Кривцов.
— Ошибались. Для Земли это оказалось неверно. Но для Венеры…
— Я думаю, что для Венеры тоже неверно, — высказал свое мнение астроклиматолог. — Самая высокая температура на Земле равна пятидесяти восьми градусам жары — она отмечена в пустынях Африки, в ливийском оазисе Эль-Азизия. На Венере же господствует морской влажный климат, и таких температур быть не должно. Я убежден, что абсолютный максимум в венерских тропиках не превышает сорока пяти градусов, а средняя температура держится около тридцати семи — тридцати восьми. Это выше, чем во влажных тропиках на Земле, но все-таки такая температура не опасна для жизни.
— Будем надеяться, что это так, — сказал Батыгин. — Но нельзя забывать, что жара во влажных странах переносится гораздо тяжелее, чем в сухих. Поэтому я приказываю вам, Кривцов, и вам, Вершинин, соблюдать предельную осторожность.
— Будет выполнено, Николай Федорович.
— Возьмите на буксир цистерны с водорослями. Океаны Венеры не очень нуждаются в них, но, быть может, земные водоросли внесут свежую струю в развитие здешнего органического мира… Основные работы, посевная страда, начнутся у нас весною, и к тому времени по опытному участку мы сможем окончательно заключить, приживутся ли земные растения на Венере…
— Но пока не мешало бы провести разведку, чтобы весной не искать места для посева, — сказал Травин. — И обязательно нужно найти второй материк — нельзя же озеленять только один! Я предлагаю послать вертолет за океан. Кстати, если материк найдут, в южных широтах можно произвести посев и зимой.
— Правильное предложение, — поддержал Батыгин. — А руководить летным отрядом поручим Строганову. Согласен?
— Конечно, согласен, — ответил Виктор.
— В таком случае отправляйся в Землеград и готовься вместе с Мачуком к перелету. Продумайте все до мелочей. Задание это очень ответственное и рискованное: ведь мы даже приблизительно не знаем, какой ширины океан. Будет у меня к тебе и одна специальная просьба: возьмите с собой Безликова. Нилин полагает, что он уже вполне акклиматизировался, и ему крайне полезно вновь поработать геологическим молотком…
— Хорошо, возьмем, — без особого энтузиазма согласился Виктор.
— А все, кто остается на основных базах, — продолжал Батыгин, — могут теперь приступить к исследованиям по полной программе. В первую очередь это относится к астрогеофизикам, в частности к сейсмологам. В их наблюдениях нуждается и сравнительная сейсмология, и астрогеотектоника, и планетология…
