— Если вы не обидитесь, Благородный Пришелец, мы поговорим на другую тему. Мой благородный супруг и я заметили, что иногда вы называете нас странными именами. Например, мое имя Самарита, а вы иногда обращаетесь ко мне «Сэмми». Орнигон говорил, что его вы называете «Эрни». Даже к блестящей Мариетте вы обращаетесь, если не ошибаюсь, «Марж»?
— Маржи.
— Нас интересует, почему вы так поступаете?
— А, хорошо. Это всего лишь уменьшительные имена. Почему вы с такими опасениями спрашиваете об этом? Это ласкательные имена. Мы, таранцы, обращаемся так к друзьям. Это совсем не обидно, уверяю вас.
Ужасно странно было видеть Самариту плачущей.
— Поэт О’Нейл, как же вы можете считать нас друзьями? Ведь мы едва знакомы, — она села на кушетку и низко склонилась, уронив голову на руки, так, что была видна почти вся грудь.
— Может быть, мы вкладываем разный смысл в слово «друг». Я считаю… так, ну, это кто-то, кому можно довериться в трудную минуту, — он совершенно оторопел, пытаясь выплыть из глубокого омута, в который его занесло.
Поддержки ждать не приходилось. Оба супруга выглядели сбитыми с толку.
Симу с сделал еще одну попытку:
— Друг — это тот, с кем можно быть самим собой, от которого не нужно прятаться, и который просто не даст вам замкнуться на ваших проблемах.
Какие банальности я говорю, Господи!
— Удивительно, — бормотал Орнигон. — И для нас это значит то же самое, хотя мы и не смогли бы так ясно выразить. Мы оба признательны вам, что вы так думаете о нас. Много-много лет, уже когда мы были супругами, у нас ушло на то, чтобы стать друзьями… это было нелегко…
— Как же вы можете видеть во мне друга. Ведь я злая, заносчивая и самолюбивая? — Сэмми залилась слезами еще пуще.
Ситуация выходила из-под контроля.
Дорогой Господи на Небесах, да я еще гадал, любят ли эти двое друг друга. Ну, что мне теперь делать, что говорить?
Поддавшись инстинкту, О’Нейл встал, сцепив руки на всякий случай, чтобы не потерять контроль над собой.
— Черт возьми, Сэмми, вы забыли, откуда я прибыл сюда, — грубовато проговорил Симус. — Когда красивая женщина говорит такие глупости, нужно обнять ее, пока она не засмеется, вот и все.
Она немного подняла голову и взглянула на него влажными темными глазами.
— Если можно, — с глубоким волнением поднялся Орнигон, — у нас есть обычай, не такой поэтичный, как «ласкательные имена» или «крепкое объятие» и «поцелуй». Люди протягивают друг другу руки, вот так, — Орнигон подошел к Самарите, которая протянула навстречу ему руки. — Друзья прикасаются друг к другу так, — Орнигон и Самарита нежно соприкоснулись кончиками пальцев и сплели руки. Это было удивительно трогательное красивое мгновение. Потом они подали свободные руки ему, образуя круг дружбы.
Позже, пытаясь заснуть, О’Нейл удивлялся, кем он теперь стал для этих людей. Затылок разламывался. В дверях никого не было.
Черт возьми, я надеюсь на вас, ребята, наверху, защитите меня. Эй, вы, доверяйте этой девушке на берегу, когда я дрейфовал. Прекрасная мысль.
А что прикажете делать с этими двумя?
Сэмми и Эрни великодушно приняли его в круг своих друзей. А ведь на Зилонге дружба — такая редкость! Тем более, это было очень серьезное обстоятельство. Теперь они ему полностью доверяли. Ни здесь, на Зилонге, ни на Таре обманывать друзей не годилось.
7Медленно, достойно и торжественно двигались толпы вниз по узенькой старинной улочке. Это напоминало церковное шествие.
Сотни светильников в руках людей, как символ благоговейного поклонения, отбрасывали мрачные жуткие тени в рассеивающихся сумерках.
Словно церковное шествие. Что я делаю здесь, среди этих язычников?
Монастырская процессия немного отличалась. У этой не было ни организующего центра, ни священных символов, которые несут служители, ни Аббата или Приора, завершающего шествие, ни церковников и послушников, возглавлявших толпу.
Эта толпа образовалась естественно, сама по себе, словно воодушевленная единым порывом.
Там, на «Ионе», любили процессии и Святые Дни. Фестивали ломали привычный монотонный ритм жизни скитальцев. Но таранцы были совершенно неспособны спонтанно формироваться в процессию или фестивальное шествие. Даже под холодным и всевидящим взглядом Капитана-Настоятельницы их шествие напоминало разорванное хаотическое движение. Когда таранцы веселились, то были совершенно неспособны сохранять ритуальное достоинство.
Симусу пришло в голову, что эта утренняя церемония в большом Городе была слишком подобострастна. Нет, даже больше, все они немного пресмыкались.
Это был день Зилонга — первый из десятидневной зилонгской недели. Как он узнал, месяц состоял из трех недель, год — из десяти месяцев. Таким образом, нужно умножать на 0.8, чтобы получить земную продолжительность зилонгского века. Сэмми сказала, что было бы очень «странно», если бы они выбрали другой день для богослужения. Разницы нет никакой, но люди должны соблюдать религиозные обряды хотя бы несколько раз в году.
С тех пор, как она и ее супруг стали занимать в обществе заметное положение, посещать Площадь Богослужения стало их долгом. Эта площадь находилась за Центральной Площадью.
Это была своего рода уловка, позволяющая не ломать принятый ход вещей. О’Нейл понял. Комитеты имели обыкновение «замечать» такие отклонения.
Как бы там ни было, Комитеты существовали.
Подходя к главной Площади Богослужения (был еще целый ряд малых площадей, разбросанных по всему Городу), О’Нейл увидел, что она приподнята на пять—шесть шагов над землей. В центре ее был установлен большой просвечивающий шар, излучающий мягкий мерцающий свет.
Впереди шара, за поднятой платформой, находилось отверстие, из которого поднимался легкий дымок. Очевидно, именно в этой яме люди «уходили к Богу» во время Фестиваля.
Может быть, под площадью Города были термальные источники, выбрасывающие на поверхность пар.
Возможно, в яме был зыбучий песок.
Умело транквилизированные жертвы должны уходить из жизни без недовольства. Поскольку Бог олицетворял и планету, и общество, опускание в землю вполне допустимо было назвать «уходом к Богу».
Те, кто умирал естественной смертью до наступления официального дня, сбрасывались в скважину во время погребальной церемонии.
Когда Площадь Богослужения заполнилась людьми, зажглись фонари, освещая белые тоги собравшейся ассамблеи. У каждого в руках была небольшая чаша с жидкостью, напоминавшей вино.
