– Ты видишь? – шепотом спросила Тюня.
– Нет, – ответил я.
Конечно же, я видел. Тень от книги на гардине: вот поплыл дым из трубки, вот дрогнули тонкие нервные пальцы, и выше – ястребиный профиль, козырек охотничьего кепи… Девочка шагнула в глубину комнаты. Щелкнул выключатель, и все исчезло.
Как не бывало.
– Пойдем?
– Ага.
И мы двинулись в снегопад, распевая на два голоса:
– А критики скажут, что слово «соратник» – не римская деталь,
Что эта ошибка всю песенку смысла лишает…
Эпилог
Отбросьте все невозможное
Когда я увидел, что дело приняло такой оборот, я заперся и все силы своего ума направил на то, чтобы написать сенсационную пьесу о Шерлоке Холмсе. Я сотворил ее за неделю и назвал «Пестрая лента» по одноименному рассказу. Она имела значительный успех. Для исполнения заглавной роли у нас был отличный скалистый удав, составляющий мою гордость, так что можно представить мое возмущение, когда я узнал, что один критик закончил свою пренебрежительную рецензию словами: «Критический момент в этой постановке вызван появлением явно искусственной змеи». Я готов был заплатить ему порядочные деньги, если бы он решился взять ее с собой в постель. У нас в разное время было несколько змей, но ни одна из них не была создана для сцены. Все они либо имели склонность просто свешиваться из дыры в стене, словно безжизненный шнурок для колокольчика, либо норовили сбежать обратно сквозь ту же дыру и расквитаться с театральным плотником, который щипал их за хвост, чтобы они вели себя поживее. В конце концов мы стали использовать искусственных змей, и все, включая плотника, сошлись на том, что это гораздо лучше.
Вспоминает сэр Артур Конан Дойль
Много позже, просматривая свои записи, сделанные в Молдоне в безумном июне тысяча девятисотого года, я ловил себя на знакомом чувстве. Моя память двоилась. Взгляд скользил по неровным строчкам, набросанным впопыхах на пожелтевших от времени листках блокнота, и я видел стену огня, встающую навстречу марсианским треножникам, девочку Дженни и призраков на руинах, профессора Ван Хелзинга и графа Орлока, мантии на мертвых Лиггинсах, островерхие шляпы убийц. Но едва я обращался к личным воспоминаниям, не подпирая их костылями записок, как передо мной вставали совершенно иные картины.
…гроза разразилась над Молдоном, едва тепловой луч превратил дом Лиггинсов в пылающие руины, погребя хозяев под развалинами. Молния ударила из низких туч в передовой треножник. Еще одна боевая машина, пораженная небесным электричеством – и марсиане торопливо отступили к Лондону, спеша убраться подальше от гнева стихии. Том Рэдклиф, видя это бегство с колокольни, заявлял во всеуслышанье: марсиан постигла кара Господня! Хотя в том, что стофутовые металлические колоссы, вышагивая по полям, притянули к себе разряды молний, не было ничего удивительного.
Законы физики, сказал бы Холмс.
С моим другом мы действительно встретились на молдонском вокзале. Записки говорили о телеграмме от Майкрофта. Память отрицала сам факт существования телеграммы. Холмс прибыл в Молдон по совершенно другому делу; я помнил это, но не помнил, что именно за дело сорвало Холмса с места.
Заподозрив у себя парамнезию – синдром ложной памяти – я счел нужным проконсультироваться у коллеги, специалиста по таким расстройствам. Коллега заверил меня, что я абсолютно здоров, но его пристальный взгляд мне не понравился. Впрочем, я быстро успокоился: двойная память давала о себе знать лишь при чтении молдонских записей, а к ним я возвращался редко.
Все это случилось, как я уже говорил, много позже. А тогда, на третий день после драматических событий, до основания потрясших тихий приморский городок, мы с Холмсом сидели в обеденной комнате «Синего вепря» и, вкушая скромный завтрак, предавались неторопливой беседе.
– Надеюсь, мисс Фицгиббон и мистеру Тернбуллу удалось благополучно вернуться из двадцать первого века. Также замечу, что двум молодым людям с разными фамилиями, путешествующим на одной кровати, следует как можно быстрее обзавестись общей фамилией. Какой пример они подают современной молодежи?
Разделавшись с порцией омлета, подрумяненного наилучшим образом, я протянул руку к свежей булке, чтобы намазать ее земляничным джемом.
– Уверен, что удалось, – покончив со второй чашкой кофе, Холмс достал трубку. – Капитан Уоллес сообщил мне, что пара отступающих треножников взорвалась без видимых причин. Вы еще помните, что наши неуловимые мстители прихватили с собой ящик гранат?
– Я от души рад, что их путешествие завершилось успешно. Но теперь, когда они вернулись, меня беспокоит другое. Кто знает, какие болезни могли появиться на Земле к двадцать первому веку? Что, если странники случайно привезли возбудителя новой чумы, от которой у нас нет ни иммунитета, ни лекарств?! По сравнению с эпидемией, которая грозит нам в этом случае, нападение марсиан покажется детской шалостью!
– Вы преувеличиваете опасность, – Холмс откинулся на спинку стула и с наслаждением затянулся. – Полагаю, мисс Фицгиббон и мистер Тернбулл высадили Дженни в нужном месте и времени – и тут же ушли обратно в четвертое измерение. Риск подхватить инфекцию минимален. Кроме того, судя по вашему рассказу, сэр Уильям посетил куда более отдаленное будущее. Да и пробыл он там не один день. Тем не менее, никто из людей, общавшихся с ним по возвращении – включая вас! – ничем не заразился.
Я отсалютовал моему другу сигарой:
– Вы меня успокоили, Холмс.
– Но вы натолкнули меня на любопытную мысль. Ведь у марсиан тоже нет иммунитета от земных болезней! А они вдыхают наш воздух, соприкасаются с почвой и – простите за неаппетитные подробности! – поддерживают свое существование кровью наших соотечественников! Наверняка большинство из них уже несет в себе земные бактерии, против которых пришельцы беззащитны.
– Но почему тогда…
На середине фразы я едва не хлопнул себя ладонью по лбу, но вовремя вспомнил, что в пальцах у меня – зажженная сигара.
– Ну конечно же! Инкубационный период! Если вы правы, Холмс, дни марсиан сочтены! С ними будет покончено без всяких пушек, мин и гранат! И даже без машины времени!
Логика моего друга была безупречной. В данном случае, как врач, я мог это оценить по достоинству. Забегая вперед, скажу, что позднее гипотеза Холмса блестяще подтвердилась. Но тогда, завтракая в «Синем вепре», я всем сердцем хотел – и боялся поверить в то, что спасение Англии так близко.
