Василий Головачев - Реквием машине времени

— Это куда еще? — скептически усмехнулась Анастасия.

— Далеко, далеко, у Закатного Моря, высится Бугор. А за Бугром есть все, там живут счастливо и богато, там сверкающие повозки силой волшебства ездят без лошадей, а сверкающие ящики поют без спрятанных внутри певцов — стоит только произнести заклинание. Там много невиданной одежды, много невиданных яств и питий. Давным-давно, у Начала Времен, Гологоловый Хру хотел увести преданных ему за Бугор, дабы вкусили они полными горстями из полных чаш, — мужчина говорил с запалом, с жаром, даже снисходительность пропала. — Но коварный Бре послал на землю Мрак, а потом представил все так, будто он и создал землю и скалы, людей и животных. На самом деле все сущее создал Гологоловый Хру из священного кукурузного початка, упавшего с небес — и листья початка стали реками, кочерыжка — землей, а зерна — живыми существами. Но жрецы Великого Бре скрыли от вас и эти истины, и путь за Бугор, растоптали саму память о нем. И многие ушли туда, в землю обетованную, а другие остались, дабы распространять свет святой истинной веры.

Если честно, в голове у Анастасии был полный сумбур и ералаш. В речах мужчины были свой резон и своя логика. Во всем, что касается Великого Бре, полагаться приходится исключительно на жрецов — а где чудеса и откровения с небес, где божественные доказательства? Однако невозможно сразу, с размаху, вдруг изгнать из разума и души с детства привычные истины и заменить их новообретенными. Сознание против такого бунтует, протестуют чувства, страх выплывает из глубин мысли, кружится голова…

Анастасия наклонилась вперед и впилась взглядом в его лицо. Он стойко выдержал взгляд. Зато Анастасия — вот небывальщина! — ощутила тень смущения. И все же спросила твердо:

— А где доказательства?

— Доказательства — за Бугром. И чтобы попасть туда, вовсе не обязательно умирать, как это обстоит со Светлыя Завтра. Если ты дойдешь, все увидишь сама и уверуешь.

— Ну что ж… — сказала Анастасия. — Быть может, у тебя найдутся какие-нибудь описания предстоящего мне пути?

— Нет. Кто попадет туда, уже не возвращается, не в силах он уйти из страны счастья…

— И все же трудно поверить, — сказала Анастасия. — Очень трудно…

— Но ты ведь уже отважилась переступить некоторые запреты. Я о твоих связях с Копателями говорю. Они мне известны.

— Ох, все сложно… — вздохнула Анастасия и сообразила вдруг, что говорит с ним, как с равным — хотя он, судя по одежде, был из рода ремесленников. Более того, говорит с ним серьезно, как женщина с женщиной! Она выпрямилась, досадливо поморщившись: — Послушай, а не замышляешь ли ты к нам присоединиться?

— Увы, нет.

— Что так?

— Долг, — сказал он с неприкрытой тоской. — Понимаешь ли, у меня свое место в этом мире, и старейшины считают, что покидать мне свое место пока что рано…

Анастасия хотела съязвить, но посмотрела на него пристальнее и отвела глаза, смутившись перед этой неприкрытой и нешуточной грустью. Великий Бре, да что с ней сегодня творится, не узнает себя…

— Прелестно, — сказала она. — Говорили же старики — стоит раз связаться с еретиками, так и покатится… Кстати… — Она все же не решилась выпалить это одним духом, помедлила: — Кстати… — Она покосилась на распахнутое окно, багровый диск Луны, закончила деланно бодро и равнодушно: — А душу мою Гологоловый Хру покупать будет?

— Еще одна побасенка. Хру никогда и ни у кого не покупал душ. Зачем они ему? Он царит там, за Бугром. О чем ты еще хочешь спросить?

— Считалось — и мне нелегко расстаться с этой истиной, — что все сущее сотворил Великий Бре. Ты же уверяешь, что творец всего сущего — Гологоловый Хру. Что, если придет кто-то третий, кто уверен, что мир наш и все живое и неживое обязаны существованием… ну, хотя бы Блуднице Анах?

Он дернулся так, что Анастасия невольно положила руку на кинжал. И сказал в полный голос:

— Ересь! Как раз Хру победил и Анах, и Косматого Тро, но Бре украл у него эти победы! А еще…

— Тише, тише, за стеной проснутся, — сказала Анастасия. — Я пошутить хотела.

Но на самом деле эта мысль о третьем, вновь все ставящем с ног на голову, натолкнула ее на новые серьезные размышления. Если несколько истин объявляют себя подлинными, отвергая остальные, где же тогда Истина и в чем она? Нет, чем дальше, тем тверже убеждаешься — верить следует только тому, что увидела своими глазами. Пусть эти мысли считают еретическими те, кто в качестве доказательств пользуются исключительно словами. Пусть. Зато собственные глаза не лгут.

— Но я-то вернусь! — сказала Анастасия. — Ведь если не возвращаться, как оставшиеся узнают, что права я, а не они?

— То, что ты говоришь, — грех гордыни, — мягко попрекнул он.

— А возможна ли жизнь без грехов? — спросила Анастасия.

Он промолчал. Видимо, не имел на сей счет твердого мнения. Или его загадочные старейшины такового не имели.

— То-то, — сказала Анастасия скорее устало, чем злорадно.

…становилось все очевиднее, что заблудились они основательно. Вообще-то, карта для этой части Счастливой Империи была у них с собой (им еще не один день предстояло ехать по землям, подвластным деснице Императора), но они давно свернули с Тракта. А путешественник, намеренно или случайно свернувший с Тракта, порой вдруг обнаруживал, что старые лесные дороги, по которым он едет, чем дальше, тем гуще зарастают травой, а там и обрываются в порослях молодых сосенок. И наоборот, как-то незаметно возникают новые тропинки, Бре ведает, кем, когда и зачем проложенные. И завести они могут в самые неожиданные места — к жилищу отшельника, городу, разбойничьему лесному притону, купеческому складу, руднику, логову чудовища. Кому как повезет. Или кому как не повезет. Анастасия с Ольгой свернули с Тракта вполне намеренно, опасаясь погони Красных Дьяволят, и потому винить следовало лишь самих себя. Или, в крайнем случае, козни Гологолового Хру, как повелось. Страх перед Хру был, правда, чуточку поколеблен, но сейчас он готов был вновь напомнить о себе и захватить утраченные позиции — вокруг лес, лес, лес, иногда редевший, иногда непролазной чащобой стискивавший, душивший тропу, где два всадника не смогли бы держаться стремя в стремя.

Анастасия давно уже бросила поводья Росинанта, полагаясь на конское чутье. Однако незаметно было, чтобы конь чуял верный путь, — он просто шагал, размеренно и устало, плелись у его передних ног Бой и Горн, притихла Ольга, и два заводных коня понуро тащились на чембурах, отягощенные вьюками. Кавалькаду обуяло уныние. Шлем и кольчуга казались Анастасии непривычно тяжелыми. Лик Великого Бре отстоял от верхушек деревьев на высоту стрелы, не более.

Анастасия чувствовала себя скверно. Самое тяжелое в трудной и опасной дороге — первые шаги, первые переходы, когда ничего еще не ясно, когда опасности зыбки, туманны, не оформились в целое, неизвестны друзья и враги, и не вкусил еще радости первых побед и поучительной горечи первых поражений. Неизвестность. Самое тяжелое в жизни.

Поэтому Анастасия обрадовалась, когда Росинант вдруг поднял голову, шумно понюхал воздух и фыркнул. Вынула лук и наложила стрелу на тетиву. Поводьев не касалась. Ждала. Размеренно постукивали копыта. Насторожились собаки.

Лес редел. Ползли минуты, а все оставалось по-прежнему. Будь впереди звери или люди, иначе вели бы себя боевой рыцарский конь и привыкшие к странствиям псы, встречавшие и разбойников, и хищное зверье. Сейчас же Анастасия не знала, что и думать.

Ну вот, что-то определилось. Тропка, давно уже ставшая едва различимой, сейчас исчезла совсем. Впереди было дикое редколесье — но что-то там виднелось впереди, непонятное. Что-то продолговатое и что-то блестящее. Несомненно, дело рук человеческих. Анастасия обернулась, встретила взгляд оживившейся Ольги и кивнула:

— Вперед!

Она крупной рысью вылетела на опушку и остановила коня. Стремя Ольги звякнуло о ее левое стремя. Натянув луки, они всматривались. Оторопело переглянулись и снова уставились туда.

В несколько рядов стояли странные, удивительные предметы. Больше всего они походили на гигантские колбасы с аккуратньми рядами дырок по бокам — и одни дыры, зиявшие, позволяли разглядеть, что колбасы внутри пустые, а другие дыры закрыты мутным… стеклом? По бокам у колбас — нечто, напоминавшее гигантские плавники, отклоненные назад, и одни плавники отвалились, лежат рядом, помаленьку рассыпаясь в пыль, а другие пока что держатся. Хвосты колбас увенчаны косыми вертикальными плавниками, и на них — еще плавники, горизонтальные, и некоторые отвалились, а другие нет. На хвостах виднеются еще округлые спаренные бочки. Одни предметы стоят на трех подпорках с колесами — две подпорки под плавниками, одна под носом. Другие лежат брюхом на земле, развалились на части — видно, что у них были свои подпорки, но подломились. Все это брошено давным-давно — повсюду запустение, тлен, земля под предметами и далеко вокруг покрыта чем-то, некогда твердым и ровным, а сейчас потрескавшимся, и в трещины буйно проросла высокая сочная трава, а кое-где поднимаются и деревца. Одно выросло прямо сквозь «колбасу». Подальше, слева — серые руины огромного здания. Невозможно уже понять, как оно выглядело, когда было новьм. Вдали — ряд тускло поблескивающих круглых строений без дверей и окон, с плоскими крышами, больше похожих на перевернутые вверх дном исполинские ведра.