Раздав указания своим, тоже выхожу вперед. Моя армия выглядит настолько оборванной и жалкой, насколько это вообще возможно. Не получается только у Пакса, но Виргиния заставила его опуститься на колени, влезла на плечи и затеяла общую игру в снежки. Никакого строя, галдят, хохочут – подходи и бери голыми руками. Сам я без волчьего плаща, трясусь от холода и старательно прихрамываю. Убогий меч у пояса смахивает на простую палку. Втянув голову в плечи, словно от страха, украдкой бросаю взгляд через плечо на веселящихся бойцов и проглатываю улыбку, придавая лицу обескураженное выражение.
Голос всадника скрежещет сталью по граниту. Никаких проявлений юмора или простого осознания того, что все мы, по сути, подростки, участвующие в игре, за пределами которой бурлит взрослый мир. Видно, на юге события разворачивались слишком серьезно, чтобы помнить об этом. На мою робкую заискивающую улыбку незнакомец не отвечает. Он уже мужчина, а не мальчик. Впервые наблюдаю здесь столь полную трансформацию. Передо мной Новас из братства Аполлона, примас.
– Вы просто толпа оборванцев, – презрительно кривится он, окидывая взглядом толпу. Штандарт Цереры я велел выставить напоказ, и в глазах Новаса мелькает огонек заинтересованности. Он не мог также не заметить, что больше половины наших – рабы. – Здесь места суровые, долго не продержитесь. Мы можем дать вам крышу над головой, горячую пищу и мягкую постель.
– Неужто суровее, чем на севере? – Я сокрушенно качаю головой. – Там у них бритвы и импульсная броня, а о нас кураторы совсем не заботятся.
– Они здесь не для того, слабак. Помогают тем, кто сам себе может помочь.
– Мы старались, как могли, – вздыхаю я.
Новас сплевывает мне под ноги:
– Не скули, детеныш. Юг слезам не верит.
– На севере тоже несладко… – Рассказываю о страшном Жнеце с холмов, жутком кровожадном чудовище и убийце.
Примас Аполлона кивает. Похоже, слухи обо мне дошли и сюда.
– Ваш Жнец давно мертв, а жаль. Я бы с удовольствием сразился с ним.
– Это был настоящий демон! – восклицаю я.
– У нас тут и своих демонов хватает, – замечает Новас. – Одноглазый в лесу, а другой, еще хуже, в западных горах. Его прозвали Шакалом. Без помощи вам не выжить.
Он продолжает сыпать обещаниями. Мы будем наемниками, ни в коем случае не рабами. Вместе мы побьем Шакала, а потом нам помогут отвоевать весь север. Союзники, взаимопомощь… Каким же слюнявым идиотом он должен меня считать!
Смотрю на свое кольцо. Куратор Аполлона слышит весь разговор и ждет, что я приму щедрое предложение. Что ж, пускай слушает.
– Нет, – отвечаю, смеясь про себя, – извини, я не могу опозорить свой род. Никто не поймет, если мы добровольно примем твою власть. У нас достаточно припасов, чтобы пройти через ваши земли. Если пропустите, мы обязуемся не причинять…
Он наклоняется с седла и хлещет меня по лицу:
– Заткнись, поганый эльф, не позорь свой цвет! Вы угодили между жерновами, которые перемелют вас в труху. Постарайся стать мужчиной до того, как мы встретимся снова. С детьми я не дерусь.
Снежок, брошенный Виргинией, как бы случайно попадает ему в голову. Следом слышится звонкий девичий смех. Не обращая внимания, Новас разворачивает коня и скачет к своим, увязая в глубоком снегу. Я провожаю его взглядом, ощущая в душе беспокойство.
– Пока, скачи к мамочке, малыш! – улюлюкает вслед Тактус.
Только с Новасом три десятка конных, а у нас верхом одни разведчики. Что могут они противопоставить ионным мечам и пикам, даже если глубокий снег замедляет атаку тяжеловооруженного всадника? Оружие у нас из простой стали, броня такая же или вообще одна волчья шкура, как у меня. Впрочем, таких боев, где она понадобится, я пока и не планирую. За взятие крепости и штандарта Цереры я так и не получил награды от кураторов, зато погода к нам более благосклонна. Обычно пехота ложится под ноги кавалерии, словно сжатые снопы, но снег, укрывающий предательские ловушки, защищает нас.
Вечером разбиваем лагерь на другом берегу реки, ближе к горам и подальше от открытой равнины и зловещей лесной чащи. Чтобы захватить нас врасплох, тяжелым всадникам Аполлона надо переправиться по льду в темноте – что они и пытаются сделать, рассчитывая на легкую прогулку. Едва сгустились сумерки, Пакс с его командой силачей сбегали на реку с топорами и изрядно там потрудились. Ночью нас будит истошное конское ржание, треск ломающегося льда и вопли тонущих. Жужжат санитары, унося захлебнувшихся и обмороженных. Они нам больше не противники.
Движемся дальше к югу, туда, где, по моим догадкам, должна располагаться цитадель Аполлона. Питаемся неплохо, варим похлебку из дичи, добытой разведчиками, понемногу расходуем хлеб, который несем с собой. Мои солдаты довольны. «Армия марширует, пока полон желудок», – сказал великий корсиканец, хотя и он не слишком прославился, когда воевать пришлось зимой.
Виргиния идет рядом со мной во главе колонны. Укутанная в толстую меховую шкуру, она едва достает мне до плеча. Смешно глядеть, как она барахтается в снегу по колено, стараясь не отстать, но сердито хмурится, стоит мне замедлить шаг. Золотые косички подпрыгивают на ходу, вздернутый носик раскраснелся от мороза, как вишенка, но глаза по-прежнему цвета расплавленного меда. Выбравшись из сугроба, она смотрит мне в лицо и замечает:
– Ты плохо спал.
– А я когда-нибудь спал хорошо?
– Рядом со мной, в лесу. Только первую неделю кричал во сне, а потом спал как младенец.
– Хочешь, чтобы вернулся?
– А я тебя и не прогоняла. Тебе надоело?
– Ты меня отвлекала.
Она смеется и замедляет шаг, пристраиваясь рядом с Паксом. Я в замешательстве от ее вопроса и своего ответа. Никогда не думал, что Виргинии есть дело до того, как мы спим. Прогоняю дурацкую улыбку, но Тактус успевает заметить:
– Воркуете, голубки?
Нагибаюсь и швыряю ему горсть снега в лицо:
– Заткнись!
– У меня есть и серьезный вопрос, – шепчет он, опасливо оглядываясь, – у тебя, когда спина ноет после плетей, тоже встает? – и весело хохочет.
– Ты хоть когда-нибудь бываешь серьезным? – Я невольно улыбаюсь в ответ.
Его змеиные глазки хитро блестят.
– А тебе это надо?
– Мне надо, чтобы ты слушался.
– Ну, ты знаешь, какой я любитель ходить на поводке. – Тактус разводит руками.
– Не замечаю поводка, – хмыкаю я, показывая на его лоб, где прежде было рабское клеймо.
– Значит, не считаешь, что я в нем нуждаюсь… Тогда, может, и планами поделишься? Так от меня больше толку будет.
Это не вызов, говорит он тихо, только мне. После той совместной экзекуции Тактус стал другим человеком. При всех его ухмылках и подшучиваниях слушается с полуслова, и сейчас вижу, что вопрос искренний.
