Юрий Петухов - Бойня

И тут же вновь затрещали пулеметы, загрохотали пушки, что-то мельтешаще-пятнистое задергалось, забегало в черных дымах, проявилась на миг знакомая, хамоватая рожа Гурыни-младшего, снова ударили очереди, запричитали раненные бабы над трупиками скрючившихся и безвольно обвисших на их руках детей. Пака уже трясло крупно, неостановимо, зло. Он готов был сам ринуться в этот дым, в этот смрад, в этот непонятный бой, где убивали и умирали неизвестно за что, где воцарился сам ад! И это тихое, позаброшенное, мирно вымирающее Подкуполье?! Пак сжимал голову клешнями. Нет! Тут что-то не так! Он вспомнил ту, самую первую бойню на пустыре, когда туристы обложили его ватагу. Они беспощадно расстреляли всех: Близнецов-Сидоровых, Бумбу Пеликана, Грюню, Гурыню-старшего, балбеса Бандыру, Коротышку Чука… никто не ожил, они были хилые, больные, они бы и сами долго не протянули, лет по пять — по десять, но их били в упор! Пак помнил тот смертный ужас, когда его гнали на броневике в свете прожекторов, потом настигли… это была лютая смерть. Они никого не жалели. Верно! Но Пак не помнил, чтобы сами посельчане, и с их поселка, и с других, дрались так остервенело, не щадя животов… нет, никогда такого не было, могли врезать по лбу, промеж ушей, могли передраться после принятого из краников пойла. Но до смертоубийства никогда не доходило. Почти никогда. Смерть и кровь принесли в поселок туристы — красивые, длинноногие, холеные… И вот опять смерти, много смертей. Тут что-то не так.

Даже Хреноредьев, отползший от «сундука» подальше, сидел мрачный и нахохлившийся, качал головой, цыкал, кряхтел.

— …только что поступило сообщение, — вдруг заверещал зайцем ведущий, — полтора часа назад в Подкуполье в районе наиболее оголтелой реакции окопавшихся ранен наш специальный корреспондент! Это трагическое сообщение не может оставить нас спокойными! Мы требуем от президента срочного и безотлагательного принятия мер!!!

— Щас приму, — глухо прохрипел Пак.

Он подобрал здоровенный булыжник и с размаху засадил им в экран.

Взрыв был оглушительный.

Инвалид Хреноредьев подумал, что и здесь, в Забарьерье, на свалке началась самая настоящая война. Потом пришел в себя, недовольно поглядел на Пака.

— Ты чего?!

— Хрен через плечо! А через другое — редьку! Инвалид подскочил вверх мячиком, замахнулся костылем. Но ударить не успел.

— Стоять! — пророкотало басом от ближней кучи.

— Руки!!! — прокричало голоском пожиже. Пак оглянулся. Трое здоровенных полицейских держали их с Хреноредьевым на прицеле. Три пулемета смотрели черными дырами стволов им в лица. А из-за спины самого здорового копа выглядывал плюгавенький мужичонка, тот самый.

— Чего это они? — тихо спросил у Пака одуревающий от избытка впечатлений инвалид. Костыль он так и не опустил.

Пак не ответил.

— Мордой к стене! Живо!

Плюгавый засуетился, чуть не повис на локте у обладателя баса. Было видно, что он испуган до полусмерти.

— Стреляйте! Их надо бить сразу, поверьте, я знаю, я слышал, я видел, господа фараоны, ну хоть пару выстрелов, ну хоть один! Вышибите им мозги!

— Заткнись! — коп отшвырнул от себя плюгавого. Он уже шел к Паку, который послушно уткнулся лицом в мусорную кучу. Двое других не сводили стволов с мутантов. Они и сами знали, что всегда лучше стрелять первым. Но оба выродка были явно безоружными.

— Ноги! Ноги шире! — коп ударил Пака по больной, простреленной ноге.

Тот стерпел, раздвинул подошвы. Хреноредьев стоял в такой же позе, но не знал, куда какую ногу девать, у него их было целых три, хоть и неполных, но все же. Полицейский тоже задумался на секунду, соображая, что к чему, а потом отвесил инвалиду внушительный пинок, тот еле удержался на своих протезах.

Ствол уперся Паку в спину, тяжелая ручища принялась хлопать по бокам. Пора… Нет, еще немного. Пак подождал, пока коп чуть пригнулся, ощупывая карманы его комбинезона. И резким ударом клешни проломил ему голову — синяя форменная кепка так и застряла в треснувшем черепе. Полицейский умер мгновенно, не успев нажать спуска. Но Пак уже развернул труп, прикрылся им, ухватил пулемет.

Две очереди ударили разом. Пули вязли в мясистом теле. Но недолго. В два прыжка Пак налетел на стрелявших. Одного он сбил с ног, пихнул на него восьмипудовый труп. Другому прострелил горло, кровь фонтаном ударила ему в грудь. Пак и сам не ожидал, что все получится так скоро. Пак был зол и взвинчен.

И все же он нашел в себе сил немного успокоиться. Собрал пулеметы, содрал с ремней убитых пистолеты, разжился патронами — их было немного, ну и ничего, не до жиру.

Проваливать с этого проклятого места надо было немедленно. Пак завертел головой в поисках инвалида — Хрено-редьева нигде не было. Неужто убили старого хрена?! Какой-никакой, а свой, посельчанин, земляк, бросать, не разузнав, что с ним, нельзя. Пак побежал вдоль кучи.

Но сзади вдруг раздался хрипатый тенорок:

— Ты куда, едрена?!

Пак задрал голову. Хреноредьев стоял на невысокой, в два роста, мусорной кучке и держал за шкирку плюгавого мужичка, который навел на них полицию.

— Убечь хотел, — пояснил инвалид. И потряс корявым кулаком перед носом у мужичка. — Ты мене сперва сундук наладишь, едрена, а потом беги куда хошь!

— Без сундуков обойдемся, — крикнул снизу Пак. — А ну давай сюда гада!

Хреноредьев послушно спихнул плюгавоговниз. Тот упал камнем.

И разговор с ним вышел короткий.

— Вот так вот! — процедил Пак, вытирая клешню о черное замызганное пальто. — Собаке собачья смерть.

— Зря ты его, — расстроился Хреноредьев.

— Ты себя пожалей! — огрызнулся Пак. — Нам тут крышка. На-ка вот, лови! — Он бросил один пулемет инвалиду.

Тата Крысоед долго бил Трезвяка, требовал от него правды. Доля кивал и грозил пальцем Куке Разумнику. Ни один из паломников не поверил бредням разведчиков. Точнее, верили во все до тех пор, пока Трезвяк с Кукой не заявили, что большим отрядом пятнистых карателей командует Гурыня-младший, известный в поселке шкодник и мелкий хулиган.

Рассудила всех Охлябина.

— Да какая разница кто там воду мутит, — выкрикнула она, — главное, что нам пути туда нету. В обход переть придется!

— Дело говорит, — поддержал Охлябину Однорукий Лука.

— Тогда тем более Доходягу резать надо, — распсиховался Тата, — резать и коптить, впрок, не то пропадем без шамовки!

Трезвяк перепугался до полусмерти, его уже почти и без ножа зарезали. Но смекалка не подвела Доходягу.

— Не спешите, мужики! — запротестовал он. — Там же битых навалом, выбирай любого и лопай! И эти… которые висят!