Екатерина Белецкая - Верю, судьба!

- Касси, - позвал он, - смотри!

Коготь выпал из ладони, и его тут же унесло порывом ледяного ветра. Атис в страхе попытался схватиться обеими руками за лепестки, но правая рука нащупала лишь пустоту - воздушные хризантемы опадали, как самые обычные полевые ромашки. Холод сжимал так, что перехватывало дыхание. Касси колотило. Не долететь им ни к какой бабе Фане, теперь это уже было ясно. Земля надвигалась - белое бесконечное поле с черной длинной нитью дороги. Заслезились глаза, не давая толком разглядеть, что впереди, и слезинки примерзали к щекам. Касси казалось, что она летит в темно-белесом тоннеле, где нет ни верха, ни низа, лишь только мелькание снежных мух, и чернота подступающего мерзлого сна.

Сумрак и внезапно ухудшившееся зрение едва не сыграли с ними плохую шутку - в самый последний момент Атис всё-таки сумел заметить летящую им навстречу землю, и неимоверным усилием справился с цветком. Касси, летящая следом, увидела его маневр и повторила его. Цветы, как большие усталые птицы, медленно опустились в снег рядом с дорогой.

- Сели, - прошептал Атис. Его трясло от холода. - Не разбились. Не верю.

Говорить получалось только скупыми, отрывистыми фразами.

Цветок Атиса дернулся раз, другой, и затих. В предрассветном поле наступила тишина, давящая, пустая. Атис на подгибающихся ногах подошел к Касси, которая, плача, гладила свой цветок, тоже неподвижный, и вместе с ней принялся набирать в карманы семена, которые теперь отделялись от чашечки легко, словно никогда и не составляли с ней практически одно целое.

Касси всё плакала и плакала, никак не могла остановиться. У Атиса внутри всё словно покрылось льдом, он не мог произнести ни слова от охватившего его отчаяния и горечи. Всё кончилось. Всё.

Казалось, что кончилась и сама жизнь.

В молчании они разложили семена по карманам.

Последний раз, прощаясь, прикоснулись каждый к своему цветку.

И, обнявшись, поддерживая друг друга, выбрались на дорогу, и пошли к городу, едва видному на горизонте, в предрассветной зимней мгле.

Патруль милиции, совершавший объезд, едва не пропустил две едва держащиеся на ногах, шатающиеся фигуры. Начиналась метель, рассветало поздно. Но заметил, машину остановили, и с удивлением опознали в женщине, которую едва не тащил на руках мужчина, пропавшую не так давно дочь регионального директора, Кассандру Чудову. Вторым оказался тот самый легендарный поджигатель, Атис Сигна, бывший в розыске уже несколько месяцев.

Ни один, ни другая говорить не могли, и на вопросы патруля отвечать оказались не в состоянии. Поэтому обоих погрузили в машину, и на всех парах помчались в отделение, по дороге радируя о том, что случилось ЧП.

Что происходит, Касси понимала с трудом. Отчаяние, пустота, больно режет грудь и горло. Чьи-то голоса вокруг. Ее куда-то тащат, она вяло отбивается, пытается сказать, чтобы ее оставили в покое, ушли… язык не слушается, получается слабое бормотание. Но Атис где-то рядом. Это главное.

Снова голоса.

Что-то гремит, а, кажется, это закрывается дверь… как громко…

Чужие руки отпускают, и Касси валится на пол.

Тишина.

Касси протянула руку, нащупала запястье Атиса. Она сжала его, мертво - не отцепить, - и провалилась в ватную глубину сна.

- И что сейчас делают… моя… гм, дочь, и этот? - Чудов сидел на стуле, в кабинете начальника отделения, и поигрывал стеком - весь директорат носил такие. Стек, из черного дерева с серебряными накладками, жил в его руках словно бы самостоятельной, независимой от хозяина, жизнью.

- Спят, в камере. Как привезли, так и спят, - генерала начальник явно побаивался. - И не говорили ничего.

- Значит, с длинными волосами, - задумчиво проговорил Чудов. - И на ладонях… как вы сказали, это называется?

- Очень похоже на стигматы. Знаете, бывает у людей, помешанных на религии. Отверстия, словно от гвоздей, ну, вы понимаете… ересь, конечно, но народ…

- Прекрати, - поморщился Чудов. - У этой, - он сделал ударение на "этой", - такого быть не может. Если она на чем и помешана, то точно - не на религии.

- И на ногах, - все-таки добавил начальник. - У обоих. Мы их обыскали, они не сопротивлялись. При себе у них было… вот, - он показал на пакет с семенами, черными, похожими на семена подсолнечника, только гораздо крупнее. - У них все карманы были этим набиты. Кроме того, были браслеты одинаковые, медные, какое-то старье. Мы решили не снимать, сидят туго.

- Понятно, - протянул Чудов. - Так. Этих двоих - в камеру для допросов. Живо!

- Так спят же…

- А ты разбуди, тебя чего, учить надо? - стек взвился в воздух. - Сейчас помогу вспомнить, как выполнять приказы.

Начальник отделения нервно сглотнул и распахнул дверь в коридор, чуть не зашибив караулившего под дверью сержанта.

- Тех двоих разбудить и в камеру для допросов, немедленно, - приказал он. Повернулся к Чудову:

- Сейчас их доставят. Идемте?

Чудов не удостоил его ответом.

В полуподвале, куда они пришли, было холодно, впрочем, для Чудова это значения не имело - его куртка, выглядящая как обычная форменная, изнутри была подбита норкой, поэтому холода он, конечно, не ощущал. А начальнику отделения было не до холода - от волнения он взмок, и теперь мучался одним единственным вопросом: не пахнет ли от него потом?

Чудов уселся в кресло, которое только что притащили сверху, огляделся вокруг с брезгливостью, и осведомился:

- И где они? Почему копаетесь? Долго я должен ждать?

- Сейчас, сейчас, - заторопился начальник отделения. - Уже!

Атис держался на ногах с трудом, но всё же шел сам. Касси так и не выпустила его руки, когда их ввели… да какое там ввели, втолкнули в камеру. Но проснулась она, кажется, только когда увидела своего отца, восседающего в кресле.

- Даааа… - произнес Чудов, обозревая ее разодранную блузку, которая ничего не прикрывала, грязные донельзя штаны, всклокоченные волосы, покрасневшее лицо в потеках слез. - Ты превзошла самое себя.

Касси несколько секунд смотрела на него, и вдруг улыбнулась во весь рот жутковатой улыбкой, как будто осклабилась.

- Папочка, - произнесла она с непередаваемой интонацией. - А я придумала новую песню, папочка.

Голос у Касси был хриплый, но Атису почудилось, что кто-то невидимый вторит Касси, словно она поет не одна, а, как минимум, со своей группой.

Чудов отвернулся.