Прежде, чем я продолжу, следует пояснить, что Оленебойный ручей расположен в глубоком, поросшем лесом овраге в ложбине между двумя круто смыкающимися холмами. Русло ручья пролегло в песчанике, но чуть выше пролегают пласты платтского известняка, хотя чаще всего деревья скрывают их от взора.
По ту сторону ручья какая-то зверушка шелестела прошлогодней листвой, я посмотрел туда и через несколько секунд разглядел затеявшую этот переполох белку. Белка рылась и принюхивалась, видимо, в надежде отыскать завалявшийся с осени орех, но потом ощутила, что я слежу, в панике заскакала вверх по холму и резко вильнув вправо, заскочила под нависающий наподобие пещерки каменный козырек. Таких пещерок среди холмов множество; они возникают вследствие эрозии вкраплений мягких пород, над которыми образуют крышу более твердые пласты.
Я спокойно смотрел на эту пещерку, и через несколько минут белка выглянула снова. Посидела, вытянувшись столбиком и озираясь, а затем снова рванула вверх по склону, по сырой земле над пещеркой, где недавние дожди смыли часть грунта.
Я спокойно проводил зверька взглядом, и тут, чуть выше по холму, углядел нечто необычайное. Мои глаза сразу же отметили и зафиксировали это, но до сознания образ докатился с задержкой: из земли торчал конец бревна, точнее, даже концы двух бревен, и над верхним из них земля немного ввалилась, а над углублением виднелся очередной известняковый козырек.
Я буквально окаменел. Мое сознание бунтовало против возможности чего-то подобного; скорее всего, это не в меру разыгравшееся воображение. Но в памяти грохотали словыа, сказанные Хемфри Хаймором лишь вчера: "Они заложили устье пещеры бревнами и забросали их землей, чтобы спрятать рудник от чужих глаз".
Безумец, -- твердил я себе, -- законченный шизик, точь-в-точь, как Хемфри. Невозможно, сидя на трухлявой колоде вдруг взять, да и открыть легендарный рудник. Но как я ни старался отогнать эту мысль, она не уступала.
Чтобы заняться хоть чем-нибудь, я сложил спиннинг и сунул катушку в карман. Все очень просто, -- повторял я, -давным-давно свалилась пара деревьев, и со временем их занесло землей и листьями; но чем больше я на нх смотрел, тем менее вероятным представлялось подобное предположение. Хотя бревна были достаточно далеко, но мне казалось, что я могу разглядеть следы топора на их комлях.
Чтобы разделаться с неопределенностью, я перешел ручей и начал взбираться наверх. Продвижение шло медленно -- склон был очень крут, и мне пришлось хвататься за траву и кусты, чтобы облегчить восхождение. Добравшись до пещерки, где пряталась белка, я остановился, чтобы отдышаться. Пещерка оказалась несколько больше, чем казалось снизу: груда старых листьев частично загораживала вход, отчего он и казался менее широким. Ровное дно было испещрено белыми пятнами птичьего помета и старыми перьями. Должно быть, это укрытие столетиями давало приют хохлатому тетереву или перепелу; впрочем, перепелов теперь практически совсем не стало. У дальнего края пещерки была небольшая осыпь, по виду совсем свежая; через несколько лет произойдет еще один обвал, и пещерки не станет. Бедный тетерев, он лишится такого чудесного укрытия от ветра и непогоды.
Отдышавшись, я вновь двинулся вверх, добрался до бревен и опустился рядом с ними на колени. Да, никаких сомнений, это рудник. Мокрая от недавних дождей древесина бревен совсем прогнила, но на их торцах до сих пор виднелись следы топора. Не в силах поверить собственным глазам, я провел по ним рукой -- и вот пока я водил ладонью туда-сюда по гнилому бревну, что-то вдруг затикало.
У меня внутри все похолодело, я сжался и закостенел, будто ожидал удара по голове, хотя в самом звуке ничего угрожающего не было; наоборот, тиканье было довольно мягким, прямо-таки дружеским, но здесь ему явно не место. Теперь развеялись последние сомнения: я нашел тот самый рудник, ведь именно тиканье ввергло в ужас и прогнало рудокопов.
Я поднялся, чувствуя на мгновение овладевшее мной неразумное, но могучее желание бегом броситься вниз, чтобы оказаться как можно дальше от этой тикающей штуковины. Желание не уходило, но я сумел с ним совладать, постепенно приходя в память. А затем я погнал себя, погнал в самом буквальном смысле, заставляя свои ноги передвигаться вопреки их оцепенению, подгоняя их сознательным усилием -- на несколько футов вверх, к углублению в почве повыше бревен. Углубление оказалось не таким уж маленьким, и я опустился на колени, чтобы обследовать его. Дна видно не было. Опустив лицо в отверстие, я ощутил неземную темноту и холод; пещера находилась прямо у меня под ногами, а из отверстия неслась отчаянная, возбужденная трещотка щелчков.
-- Ладно тебе, ладно, -- сказал я, -- успокойся. Я за тобой вернусь.
Не знаю, зачем я это сказал -- слова вырвались как-то сами собой, без какого-либо сознательного желания с моей стороны; словно контроль над ситуацией взяла на себя какая-то обособленная часть моего мозга и ответила возбужденно тикавшей и щелкавшей штуковине, будто та была человеком.
Я выпрямился. День был жарким, но меня бил озноб. Потребуется лопата, какой-нибудь лом -- отверстие придется увеличивать -и, конечно, фонарик.
Едва я отошел, как щелчки участились, будто пленник пещеры умолял меня не покидать его.
-- Все в порядке, я вернусь, обещаю.
Не прошло и часа, как я вернулся с лопатой, фонарем, своим геологическим молотком и бухтой веревки. Не найдя ничего похожего на лом, я прихватил кирку, которой мы с Невиллом долбили ямы для свай фундамента хижины.
Едва я ступил на склон холма, как штуковина в пещере застрекотала, но на этот раз как-то удовлетворенно, будто радовалась моему возвращению. За время своего отсутствия я изрядно поспорил с собой на ее счет. "Ты ведешь себя, как полный дурак, -- твердил я. -- Ты позволил себе влипнуть, поверить в невероятную фантазию, которой и на свете-то нет. Когда ты действовал в порыве бездумного чувства, под впечатлением момента, это еще можно было простить -- шок и никакого здравого смысла. Но теперь-то пора порассуждать здраво! Есть время пораскинуть умом, и теперь совершенно очевидно, что в пещере не может таиться живое существо, обладающее личностью. Тот, кто там тикал больше века назад и тикает по сей день -- да еще Бог ведает, когда завел свою трещетку -- не может пережить столько лет. Это или механизм, или легко объяснимый природный феномен. Стоит найти объяснение, и будешь поражен, как не додумался до этого сразу же".
Следует признать, что пока я костерил себя подобным образом, то как-то не вдумывался в промелькнувшую мимоходом идею насчет механизма. Должно быть, я просто уклонялся от напрашивающихся следом вопросов -- где, кто и с какой целью сделал этот механизм и как тот оказался в пещере?
Словом, я решил, что надо убрать бревна, увеличить вход, спуститься в пещеру и увидеть все собственными глазами. Не обошлось, конечно, и без страха -- но у меня было право на страх. Подумывал я и о том, чтобы позвать с собой Хемфри (вот у кого полное право присутствовать там), шерифа или даже того ублюдка из Вигвама -- но не решился, с удивлением отметив, что хочу сохранить дело в секрете. Должно быть, боялся оказаться в дураках и стать посмешищем всей округи.
Итак, я занялся делом -- немного раскопал землю вокруг бревен, вогнал между них острие кирки и навалился на нее. Нижнее бревно поддалось неожиданно легко, так что я охватил его руками и вытащил. А вытащить верхнее было уже делом техники. Под вторым бревном виднелось третье, но оно не стоило усилий: вход и так стал достаточно широким.
Посветив фонариком в пещеру, я увидел, что ее пол всего в трех футах.
Тиканье продолжалось и во время моей работы, но я не обращал внимания. Должно быть, просто привык, а может, сознательно старался игнорировать его. В общем-то, звук этот, доносящейся из темного провала пещеры, внушал страх.
Я бросил кирку и лопату в пещеру, а затем скользнул следом. Приземлившись, осветил пещеру изнутри и был удивлен тем, что она оказалась довольно тесной -- футов десять в ширину, примерно половину этого в длину, а над головой оставалось не более трех футов пространства. Здесь было сухо: пещера располагалась довольно высоко, а склон довольно крут, так что вода сбегала к ручью, не просачиваясь внутрь.
Направленный в глубь пещеры луч фонарика высветил следы разработок, затеянных рудокопами более века назад. У стены громоздились две кучи обломков тонкослойного платтивильского известняка.
Тиканье доносилось из глубины пещеры, и я осторожно, шаг за шагом двинулся туда, ощущая, как шевелятся волосы на голове. Эта штуковина оказалась в самой глубине -- торчала из взломанного рудокопами пласта камня. И стоило мне ее увидеть, как я невольно плюхнулся на задницу и уставился на находку, чувствуя, как отвага покидает меня.
Собственно говоря, боятся было нечего -- эта штука была неживой; грубо говоря, просто механизм, закованный в скале и видневшийся лишь частично.
