- Можно проще. Одна-единственная акция - уничтожение ядерного оружия.
- А химическое? Бактериологическое? Бомбы, что выжигают кислород в радиусе километра? Шариковые? А промышленность, производящую взрывчатку, тоже - в порошок? А атомные заводы? Но тогда вы не сможете производить атомные электростанции, лучевые пушки для онкологов, аммонал для шахтеров. Наконец, главное - заводы по производству эйчбомб существуют не в безвоздушном пространстве, они неразрывно связаны со всей промышленностью производящей бомбы страны. Вы в самом деле согласны ради избавления от атомного страха вернуться в каменный век? Что тогда? Средства из арсенала вашей фантастики - все эти гипноизлучатели, за минуту превращающие людей в ангелов? Между прочим они у нас есть, маленькие, правда, их используют биологи и косморазведчики против диких зверей, но мы можем сделать и большие. Хотите? Ах, вам лично "позитивная реморализация" не нужна? Пиночет, Стресснер и так далее? А миллионы негенералов и не-чинов? Кто будет производить отбор - вы?
Отличный вышел бы из него боксер. Он гонял Белоконя по рингу, небрежно отмахиваясь, как от комара, прижал к канатам и не добил только из жалости.
- Хватит, Генка, - сказал я, - мне было жаль его, и себя тоже, потому что он частично высказывал и мои мысли. - Действительно, если вдуматься, вся эта гнусь не растеряется и без бомб, был бы только лес, где можно выломать дубину. Давайте о чем-нибудь другом.
- Хорошо, давайте о другом, - согласился Белоконь. - Иванов, вы же наблюдатель, вы не имеете права шевельнуть и пальцем, почему же вы к нам пришли?
- Во-первых, я дал вам минимум информации, - слегка улыбнулся он. - Во-вторых, обстоятельства особые. Песков уже вошел в контакт с "филантропами". Это прозвище, мы их так зовем.
- А они вас?
- "Перестраховщики". Прозвища считаются оскорбительными. Потому я и смог появиться у вас, что вы уже вышли на контакт с Сообществом, к сожалению, не с лучшими его представителями. Тем не менее я не имею права шевельнуть и пальцем, чтобы чему-нибудь помешать.
- Какова цель эксперимента? - задал я вопрос, который следовало задать раньше.
- Подготовка к их коронному номеру, который они собираются проделать с вашей планетой. Дать каждому то, что они дали вам троим.
- А потом?
- Ничего. Они и не собираются вступать в какие-либо контакты. Уничтожат ваше оружие, сделают невозможным его дальнейшее производство, осыплют планету изобилием и вернутся к себе.
- Но ведь это ваши идейные противники! Вы не собираетесь вмешиваться?
Лицо Иванова стало грустным и каким-то беспомощным:
- Вот этого мы как раз и не можем. Существуют Сообщество и его законы. По законам Сообщества мы можем вмешаться. Вернее не мы лично, я просто историк. Служба Безопасности обязана вмешаться, но только в случае военной агрессии против вас или иного применения силы, - он грустно улыбнулся. - Говоря откровенно, какими бы ни были входящие в состав Содружества цивилизации, ни одна из них не станет применять силу против какой бы то ни было другой. Говоря совсем откровенно, законы Сообщества несколько устарели, но изменить их, как вы понимаете... Смаху такое не делается. А "филантропы" назубок знают законы. Никакого применения силы, с неба свалятся дары, опустеют арсеналы и только. Я не имею права даже высказать свои соображения.
- Ну, а все-таки?
- Не могу. Мне не нужно было приходить.
- Кто же Жанна? - спросил Белоконь.
- Человек, разумеется.
- А почему она?
- Бросьте вы, - сказал Иванов. - Что толку копаться в третьестепенных проблемах? Думайте о главном.
У меня создалось впечатление, что его невозмутимость - маска, а на самом деле ему страшно хотелось побеседовать с нами о многих серьезных вещах. По тому, как он говорил, как держался, видно было, что его волнуем и мы сами, и наши проблемы, и готовящаяся акция. Что позиция стороннего наблюдателя противна ему, угнетает, и он охотно послал бы к чертям все запреты и полез в драку, но законы заставляли его молчать и держать руки в карманах. Я завидовал ему и жалел в то же время. Конечно, вряд ли они жили скучно, но они жили под безопасным небом, а нам еще предстояло только сворачивать горы. Или уже нет?
- Хоть что-то вы собираетесь делать? - спросил Белоконь.
- Создалась такая ситуация, когда ни вы, ни я не можем ничего сделать. Впрочем, вы можете решать, и это будет равносильно тому, как если бы вы что-то сделали. Решать. - Он посмотрел мне в глаза. Решать. Ну, я пошел. Мне и приходить-то не следовало...
Он уходил к автобусной остановке, ловко лавируя среди обломков бетона, мы смотрели из окна ему вслед. У него была быстрая, размашистая походка человека, знающего, что впереди много незаконченных дел. Наконец он скрылся из виду, завернул за дом с гастрономом. Вы взглянули друг на друга, и я поразился белоконевскому лицу - совсем чужое оно было, злое, потерянное и отсвечивало словно бы пожаром, таким я его впервые видел.
- Толстовцы... - сказал он и разразился матерной бранью. З-законопослушные...
И началось извержение вулкана. Сначала он долго и непечатно поносил всех, кого только можно было - меня за то, что это случилось со мной, себя за то, что он оказался причастным к этому делу, Иванова и его коллег за интеллигентскую мягкотелость, "филантропов" за их коварные планы, наши вооруженные силы за то, что они не смогут ничему помешать. Потом он немного успокоился и стал рычать о черных перспективах. Я только слушал.
Вот она, инопланетная агрессия, рычал он, метаясь по комнате. Всякие писаки малевали картины одна страшнее другой - летучие осьминоги, испепеляющие лазерами города, гигантские радиоактивные муравьи, лопающие всех подряд, бездушные альтаирские роботы, сметающие все на своем пути, чудовища огненные, мохнатые, десятирукие, стоногие, аморфные, невидимые, рев, вой, хруст костей, бегущие толпы. Пляшущие на развалинах Нью-Йорка огнедышащие жабы, железный истукан, насилующий кинозвезду у обломков Эйфелевой башни, Годзилла - весь этот хлам, который у нас не переводят, потому что это макулатура. Все эти ужасы, рассчитанные на тамошнего читателя, неприхотливого и закомплексованного.
А оказалось, что ничего этого не будет. Не будет агрессоров устрашающего облика, бегущих толп, пылающих городов, огненных лучей, ядовитых газов, хаоса, ужаса и паники. Не будет никакой войны, пришельцы не только не станут воевать сами, но и нас отучат навсегда от войн. Но движение человечества вперед будет остановлено - не пулями и газом, а тотальным изобилием, лимузином у каждой двери, золотом в каждом кармане, бриллиантом в каждом ухе, цветным экраном метр на метр в каждом красном углу. Этим преждевременным изобилием.
