— Сидите и не создавайте излишней паники.
Борис сел, оглянулся в растерянности. В медицинской помощи нуждались, скорее, сами пассажиры: какая-то женщина кричала по-дурному и ее никак не могли успокоить. В космолете было плохо, была беда, и она передавалась от одного к другому, умножаясь по закону больших чисел. Хорошо еще, что никто почти не вставал с мест, и только рядом с Борисом и Костей место пустовало.
Из рубки вышли две женщины: стюардесса и, наверное, врач, которая все-таки оказалась в числе пассажиров. Врач прошла на свое место, а стюардесса двинулась вдоль салона, спрашивая, нет ли здесь работников космофлота. Пассажиры на призыв не отзывались, только вертели головами, внимательно поглядывая друг на друга, будто надеясь распознать, не отмалчивается ли кто, не скрывается ли из вредности или со страха.
Стюардесса, а с нею представительный, ушли искать в другой салон.
— А что там случилось? — спросил Борис Костю.
— Черт его знает. Говорят, метеорит.
— Ну, а что теперь?
— Теперь? Теперь Кришна и Яма сошлись в страшной схватке за наши души, и кто из них победит, известно только богатым аскетическими подвигами, — сложно ответил Костя. — А нам, грешным, остается только прикидывать, во что перейдем, кем явимся миру в следующем своем рождении: собакой? Или обезьяной? Или червем ничтожным, ушей и глаз не имеющим? Тебе лично как больше нравится, собакой или обезьяной?
— А мне без разницы, — уперся Борис. — Экскаваторщиком, говоришь, работаешь?
— Ага, — подтвердил Костя. — Это у меня в бригаде трудился один, из бывших наркоманов. Они все почти па чем-то чокнутые, тяга у них к философии. Так этот все лапшу на уши вешал то из индусов, то еще из чего восточного. Я и перенял.
— Даешь, — уважительно отозвался Борис.
— Кури, — Константин достал пачку «Беломора».
— Спасибо, я свои.
Они закурили, а из второго салона как раз показались стюардесса и представительный. Под руки они вели очень пожилого человека. Тот ступал между ними, держась чрезвычайно прямо, сияя золотом на лацкане. Пассажиры повернулись к нему и смотрели с вниманием и надеждой, а старик то ли раскланивался, то ли время от времени тряс головой.
— Смотри, — Костя ткнул в бок Бориса. — Узнаешь?
— Нет, — удивленно признался Борис.
— Это же космонавт! Не космолетчик еще, из первых.
— Да! — вспомнил Борис. — Только на портретах он совсем другой. Ну, что же, — сделал он вывод, — выходит, проигрывает твой Яма схватку за наши души.
— По очкам, — уточнил Костя. — Этот раунд по очкам он проиграл.
— А я уж было зверя для себя подбирал, для переселения.
— А я давно подобрал — меч-рыба. Знаешь такую? Семьдесят узлов — и ваших нет.
— Знаю, их Хемингуэй на удочку ловил.
— На удочку кого угодно поймать можно, если наживку подходящую подобрать. Удочка — такое дело…
Тем временем из рубки вышел третий их сосед-попутчик, Виктор. Он подошел к своему креслу, снял очки в тонкой оправе, аккуратно уложил их в футляр, футляр спрятал и только тогда сел.
— Ну, что там? — обратился к нему Костя. — Метеорит? В ответ Виктор снова достал очки, посмотрел через стекла на светильник, опять упрятал и заговорил быстро и раздраженно:
— Метеорит там или не метеорит, не знаю, но только и пилоты все, и одна из стюардесс — насмерть. Разгерметизация кабины, краткосрочная, вероятно, там автоматика действует. Электроника «взлет-посадка», похоже, в хлам. Но это специалиста-электронщика нужно, я не разбираюсь настолько. Управление почти в порядке, действует, я кинематику имею в виду.
— Ты чего, — осторожно спросил Костя, — сечешь?
— Секу, — дернул губами Виктор. — Я по этой части работаю.
Какой-то пассажир встал и подошел к Виктору, спросил его робко:
— Ну, как?
— Что — как? — Виктор посмотрел на него светлыми глазами и ответил отчетливо: — Штурвал в надежных руках, нет никаких оснований для беспокойства.
Тот отошел, но видно было, что выражение викторова лица ему не понравилось и не успокоило. Пассажиры все еще выглядели нехорошо, но паники уже не наблюдалось, она улеглась, так и не набрав силы.
— А как дед? — спросил Константин.
— Дед — ничего, — с холодноватым весельем ответил Виктор. — Бодрый дед. Вы, говорит, можете не беспокоиться, наши интересы полностью совпадают. Я, говорит, завтра должен выступить с напутствием, да, с напутствием, и я с ним выступлю. Я, говорит, летал, когда всех вас еще на свете не было, и сажал, будьте спокойны. Я ему попытался подсказать кое-что из управления, но он говорит: «Молодой человек, за кого вы меня принимаете? Я летал, когда вас еще на свете не было, да, не было». Тут они меня и выставили.
— Кто выставил?
— Да все они. Деятель этот, что порядок наводил, и стюардесса: «Я тоже присутствовала при посадках и двенадцать часов лекций прослушала». Какой идиот пускал ее в рубку во время посадки, хотел бы я знать? Это ж нарушение инструкций, всех и всяческих.
— А этот деятель, он — работник космофлота?
— Не знаю. Не похоже. Из ораторов он.
— А дед теперь как? — повторил Костя.
— А дед им пока анекдоты рассказывает из истории развития космонавтики.
— Но как ты думаешь, — точнее сформулировал Костя, — посадят они корабль?
— Ничего я не думаю, — сник Виктор. — Хотелось бы верить. Посмотрим.
— Если будет на что смотреть, — подытожил Константин.
— Будет, — пообещал Виктор. — За зрелище в любом случае я ручаюсь. У этого деда руки, как вибратор.
— Да, — только и сказал Костя.
— Ну что ж, — вслух утешил себя Виктор, — другого пилота все равно нет, остается надеяться.
— Надеяться можно только на ответную любовь, — загрустил Костя. — А во всем другом надо делать либо рассчитывать.
— Я пилотаж сдавал вообще-то, — тихо сказал Борис.
— Ты? — Виктор и Костя посмотрели на него, как на тиражную таблицу. — Ты же по анатомии что-то, — вспомнил Костя.
— Это сейчас. Я в училище учился, специальность — пилотирование космических кораблей.
— Так что же ты молчал?
— Не закончил: отчислили с четвертого курса по здоровью. Ну, я и пошел на физиологию.
— Ты летал?
— Летал.
— Садился?
— Садился.
— Самостоятельно?
— Было, что и самостоятельно. Но я же полностью дисквалифицировался, ребята, семь лет прошло.
— Так, — оборвал Костя. — Виктор, что ты скажешь?
— А эту систему знаешь? — обратился к Борису Виктор.
— Ничего я теперь не знаю, — сказал Борис. — Нас на транспортные учили. На пассажирские допуска не было.
