Однажды один вьетнамец пришел к старому Джао Ли и попросил научить его искусству боя и маскировки. Он был профессиональным разведчиком и убежденным борцом за свободу вьетнамского народа. Как и старый Джао Ли когда-то, он был коммунистом. Поэтому Джао Ли не мог ему отказать. Этого не поняли бы советские товарищи.
Учить этого вьетнамца уж очень не хотелось: Джао Ли не любил вьетнамцев. Но он не показал виду. Обучив вьетнамца многим премудростям древнего искусства войны, он сделал этого человека сильным. Но не сказал тому, что расплатой за новые знания будет одна слабость: во сне он будет раскрывать свои самые сокровенные тайны. Контролируя днем силы и энергии своего сознания и тела, ночью он будет бессилен скрыть то, что захочет утаить от других. И чем сильнее будет желание сохранить тайну, тем с большим усердием он будет выбалтывать ее во сне. Если он захочет скрыть, что он вьетнамец, – во сне он будет петь вьетнамские колыбельные, если он захочет скрыть знание чужого языка – на этом языке он будет выбалтывать вьетнамские военные тайны.
Это была шутка старого Джао Ли. Он не хотел зла молодому человеку. Он просто не любил вьетнамцев. (Это была ЕГО маленькая слабость, которой он расплачивался за умение писать Книгу.)
Напоследок он рассказал вьетнамцу ПОЧТИ самую главную тайну: если принадлежащая ему статуя Мао будет находиться рядом с правителем страны – тому правителю придет удача.
– А где статуя? – огляделся вьетнамец.
– У одного из правителей. Должна же кого-то посетить удача, – усмехнулся старик. – Ищи, может, и твоему народу повезет…
Вот так старый Джао Ли не любил… Ну, вы в курсе.
– Но помни, ученик, – сказал напоследок старик, – если ты вдруг проговоришься кому-то об этой тайне – найди того человека и прочти ему это письмо на том языке, какой он поймет. Человек все сразу забудет.
– Не проговорюсь, – самонадеянно ответил ученик, но взял сложенный вчетверо лист бумаги.
Не прошло и месяца, как ученик во сне выболтал все тайны первому встречному. И тот, сам того не зная, приобщился к Самой Главной Тайне Учителя.
С тех пор все хитрые навыки, полученные вьетнамским лазутчиком от учителя, будут направлены на заглаживание одной слабости, которой он расплатился за эти самые навыки.
Мораль этой притчи ясна: если ты получил то, что тебе не положено по праву или воле дающего, – готовься к расплате за это гораздо большей ценой.
Джао Ли усмехнулся. Сколько таких притч он нацарапал в Книге за свою жизнь? И не пересчитать.
Цель же последней – передать Самую Главную Тайну первому встречному и как можно дальше отсюда…
Случай мудрее любого пишущего Книгу – в этом главная мудрость, признаться в которой учитель боялся до сегодняшнего дня. А сегодня все перестанет иметь для него значение.
Так как в своей последней притче он передал бесконечную эстафету работы над Книгой незнакомцу. Впервые за тысячу лет.
Олег откинулся на спинку кресла и самодовольно захихикал.
Вот вам, получите! Толпа психопатов окружила его со всех сторон, все хотят его запутать и поймать на нелепом школьном сочинении. Ага, он виноват в умении читать чужие мысли. Это же надо – самому выдумать существующие факты! Маразм, господа хорошие, чистой воды маразм!
Олег поймал себя на мысли, что ему нравится писать всю эту чушь. Зачем он это делает? А просто так! «Да, старый придурок Джао Ли, который совсем не Джао Ли, ты у меня сейчас сделаешь себе харакири…»
Олег начал было писать про то, как старый учитель, который не любил вьетнамцев («Почему именно вьетнамцев?» – сам себе удивлялся Олег), но очень уважал японцев, решил сделать харакири. Олег уже обдумал было описание процесса, но вдруг охладел к этой мысли.
«Не так должно быть», – пробормотал он и допечатал последние строчки.
Старый Джао Ли сделал из листочка с последней притчей журавлика и взмахнул рукой. Журавлик взмыл в небо и унесся куда-то вслед за струей холодного ветра. В ту же секунду раздался хлесткий свист, и старик получил пулю в голову: северокорейскому агенту наконец удалось выполнить приказ, отданный Ким Ир Сеном еще двадцать лет назад.
Журавлик пролетел над залегшим в камнях смуглым человеком нарочито туристического вида, но с нетипично колким и холодным взглядом, в руках которого дымилась инкрустированная тросточка с прикрепленным сверху полупрофессиональным фотоаппаратом.
Журавлика несло на северо-запад.
Вот, совсем другое дело!
Олег потянулся за пивом и увидел прижатый донышком пустой бутылки мятый листок.
Увидел и чуть не заплакал от бессилия.
На листке было несколько иероглифов и корявая надпись по-русски:
«Прежде чем вершить чужие судьбы, научись управлять своей».
Олег вдруг поймал себя на мысли, что устал удивляться. Он отставил пиво и пошел варить кофе.
Кофе немного прояснил сознание.
Во-первых, следуя собственной логике, прочитав эту «мистическую» записку, он должен был все забыть. Поскольку этого не произошло, то все не настолько бредово.
…Так. Давайте рассуждать последовательно. С чего все началось? С сочинения? Или с поезда? Нет, после поезда вплоть до сочинения все было нормально. Но ведь именно в поезде он услышал, как проболтался вьетнамец, после чего и должно было все начаться…
«Бр-р-р! Олег, дорогой друг, ты спятил?! Это „условие“ ты только что САМ придумал!»
Но… Как же этот влезший в квартиру вьетнамский спецагент? Как же вызов в ФСБ? Как президент, наконец?
Все-таки все началось с сочинения. Кстати, не забыть сходить к директору школы… Итак, он написал сочинение – где все по-честному выдумал, – и началось все то безумие, которое закончилось вот этой бумажкой, придуманной им за пять минут до ее появления…
Так… Может… Может, так: он ее увидел краем глаза и подсознательно о ней написал? Может, он и рассказ вьетнамца во сне слышал да запомнил? А потом выдал в сочинении за свою выдумку?
Ох, если бы так! Тогда все банально объясняется и надо просто идти к психиатру. А если так: он написал, а то, о чем он написал, – получило место в реальности?!
Тогда тем более – к психиатру.
Впрочем, последнее предположение не составит труда проверить.
Олег склонился над компьютером и принялся печатать:
«Олег очень хотел есть. Пиво и всякая сушеная дрянь только обостряли аппетит. Как назло в холодильнике ни черта не было. Надо было идти в магазин, но тут…»
