С одной стороны это доказывало полнейшую свободу души, как оно и должно быть. А с другой — оставалось какое-то чувство несправедливости. Как же так? За что боролись, так сказать? Получалась какая-то совершенно излишняя демократия в распределении душ.
— А если бы он в вошь переселился? — высказал мечтательное предположение Костик. — Мог?
— Выходит, что мог, — подтвердил я.
— Так зависит от этой души что-нибудь или нет?! — вскричала Си. — Сталин-вошь! Это тогда должна быть какая-то чудовищная, совершенно выдающаяся вошь!
— Не обязательно, — сказал Костик. — Только в сочетании с конкретной оболочкой. Возьми воду. Налей ее в клизму. И возьми Тихий океан. И там и там — вода…
— Душа была неопознана. А теперь она опознана — вот в чем дело. И это может выйти нам боком., — сказал я.
Между прочим, Шнеерзон тоже так считал. Он перепугался по самое не могу. С минуты на минуту ждал ФСБ. Сеансы демонстрации светомузыки прекратил. Вообще, непонятно с чего возникла вдруг нервозная обстановка.
Все было бы ничего, если бы Калерия Павловна Джугашвили оказалась умной женщиной. Хотя бы как ее душевный предок. Но она не преминула объявить о своем духовном отце коллегам, те, естественно, сочли ее сумасшедшей, она сослалась на Сигму и… машина завертелась!
К этому времени Сигма обследовала уже примерно две сотни клиентов, желающих узнать происхождение своей души. Так что свидетелей было навалом. А желающих высказаться по этому поводу в прессе еще больше.
Уже через день примчалась корреспондентка «Московского комсомольца».
— Где тут у вас Сталина прячут? — неудачно пошутила она, на что Сигма рявкнула:
— Заткни хавало, сучка!
Не лучшее начало интервью. Фраза, конечно же, попала в газету, где Сигма была обрисована мало того, что шарлатанкой, но и первостатейной хамкой. Шнеерзон кое-как смягчал ситуацию, говорил об экспериментах, ди-джеях, молодежных приколах — короче, нес несусветную чушь, лишь бы выгородить Сигму, то есть себя, конечно, в первую очередь.
Еще через день в «Секретных материалах» вышел разворот с портретом этой дуры Калерии Павловны и аршинным заголовком: «ОНА БЫЛА СТАЛИНЫМ!»
А еще через день к Шнеерзону явился-таки следователь прокуратуры и долго беседовал с ним в кабинете.
Шнеерзон вышел оттуда с душою в пятке, однако Сигма не проверяла — в какой, ей было не до этого.
— Си, пиши заявление, ничего не могу сделать, — сказал он Сигме. — И лучше скройся на время. Наверх пошло, — он воздел глаза к потолку.
Ну да. Всплыло уже в столице, как и полагается всяческому дерьму. Уже какой-то депутат сделал заявление, а другой ему ответил. Уже требовали вмешательства Президента, как всегда.
— Куда же я скроюсь? — растерянно спросила Сигма.
Круглая сирота-подкидыш, умеющая читать чужие души.
— Живи у меня, — вдруг сказал я. — Там тебя никто не знает.
— А ты? — спросила она.
— И я там же, — улыбнулся я. — Скажу, что ты моя невеста.
Си вдруг потупилась и покраснела.
— Ну… конечно… Вы ведь взрослые люди… — неуверенно сказал Шнеерзон. — Но мы ничего не знаем, договорились?
— Ладно, вот я спироскоп закончу, они тогда попрыгают, — пообещал Костик.
Итак, визиты первой и третьей власти состоялись. Я в этом вопросе путаюсь — кто же вторая власть? Никогда не знал.
Оказалось, криминальный элемент.
И тут нам крупно повезло. Совершенно случайно.
Не успела Си уволиться и спрятаться у меня, как к нам заявились мафиози. Они подъехали на «мерседесе» и джипе. Из «мерседеса» вышел вразвалку молодой толстый грузин или армянин в длинном пальто и спустился к нам в полуподвал в сопровождении выскочившей из джипа охраны.
— Кто тут есть? — спросил он, не повышая голоса, но все услышали.
И тут я его узнал. Это был Мачик, как все его звали в школе боевых искусств, которую мы вместе посещали три года назад и даже работали в спарринге, хотя весовые категории у нас разные.
То ли это было имя, то ли производное от «мачо», но в данном случае это не играет роли.
— Мачик! Узнаешь? — воскликнул я.
Он обернулся. Охранники приняли боевую стойку.
— Жека! — Мачик сделал два шага ко мне и заключил в объятия. — Рад видеть, генацвале! Ты что здесь делаешь?
— Работаю, как видишь.
Мачик оценивающе осмотрел меня, наклонился к моему уху, сказал негромко:
— Будешь в другом месте работать.
Затем объявил подоспевшему и, как всегда, перепуганному Шнеерзону:
— У вас друг мой работает, а я и не знал!
Шнеерзон изобразил на лице фальшивую радость.
— Это меняет дело… Вот что, — Мачик обернулся к своим парням. — Гиви останется тут, Ашот поедет с нами, а мы с Жекой поедем поужинаем на часок. Вы не возражаете, если Гиви подменит вашего охранника? Мы с ним давно не виделись, поговорить надо…
— Как вам будет уго… удобно, — сказал Шнеерзон.
Конечно, это было нарушение — покидать пост во время дежурства, но… я поехал.
«Мерседес» привез нас в ресторан «Феллини», что на Малой Конюшенной. Там такие маленькие закуточки, оформленные в разных стилях. Мачик выбрал кабину, оформленную под ванную комнату, и сказал, чтобы сюда больше никого не подсаживали.
— Слушаю-с, — официант изогнулся.
А дальше мы провели два часа в этом заведении, вкушая разные чудесные блюда и напитки, и вели разговор. На общие воспоминания о школе боевых единоборств мы отвели пять минут, остальное было посвящено проблеме Сталина.
Точнее, проблеме Сигмы.
— Я с Чукотки только что. Ромка возил показывать свою новую юрту. Пятиэтажная юрта, представляешь? С лифтом! — рассказывал Мачик. — Он же чукча теперь. Ему положено в юрте жить, — Мачик рассмеялся.
— Ромка — это…
— Ну да, кореш мой… Прилетел, а тут такое дело. И я почуял деньги.
Вот что он умел — это чуять деньги.
Он чуял их — большие и маленькие, честные и криминальные, заработанные потом и кровью и свалившиеся с неба. Но чаще все же легкие или неожиданные, пришедшие в результате оригинальной идеи.
В нашем случае было как раз это. Легкости идея не сулила, но неожиданностей в ней было до черта.
— Ты мне для начала скажи: фуфло это или нет? Прикалывается девка или там правда что-то есть? — спросил Мачик.
— Похоже, все чисто. Видит. Меня, знаешь, кем увидела?
— Кем?
— Джином Винсентом!
— Отцом рокабилли?! — Мачик рассмеялся, довольный. — Погоди, мы из этого тоже сотворим что-нибудь.
Не ожидал я от него такой музыкальной эрудиции.
