На самой последней скамеечке «Аллеи сфинксов» в полном одиночестве сидела крепенькая, будто молодая репка, красивая девушка по имени Верочка Лисичук. Наряд ее, разумеется, не мог пробудить в старушках ничего, кроме осуждения: белый, подчеркнуто просторный блузон плюс розовые, чересчур короткие даже по мнению Колобова брючки. И, самое-то странное, все эти модные нелепицы смотрелись на Верочке очень мило. Прямые соломенные волосы девушки были увязаны на макушке высоким жгутом. Верочка Лисичук делала вид, будто читала интересную книгу, но прикидываться она не умела. Да и книга-то в ее руках называлась «Живое и мертвое в индийской философии» — разве мыслимо такое читать юным девам?
Внутри Колобова что-то хрупнуло и оборвалось. «Неужели меня дожидается? Вот не было печали…»
— Верочка! — с живостью, более приличествующей бодрящемуся селадону, нежели научному сотруднику с восьмилетним супружеским стажем, пропел Колобов. — Какими судьбами в наших краях?
«Убить бы тебя, — мысленно ощерился он сам на себя. — Нет бы прикинуться шлангом и незаметно юркнуть в подъезд! Теперь-то уж Роллит накрылась бесповоротно. А собственно, чего я засуетился? Что же, мне теперь и с девушкой не поболтать, тем более — сотрудницей родного института?! Всего-то навсего — тесные контакты третьего рода между дружественными цивилизациями Роллит и Найви!»
— Здравствуйте, Вадим, — сказала Верочка. — Я загадала: если вы притворитесь, что не заметили меня, то я не заговорю с вами. А если наоборот…
— Ну это уж чересчур слишком! — разливался соловушкой Колобов. Такой критерий страдает излишней мягкостью. Чтобы тебя не заметить, нужно быть слепым от рождения, да еще войти в дом через чердак, желательно в потемках через три часа после твоего ухода.
— Вы не пригласите меня в гости? — спросила Верочка и пошла пятнами.
— Приглашу, — сказал Колобов. — Если ты поклянешься не открывать там своих очей. Я еще нынче не прибирался.
Пропуская Верочку вперед, он спиной ощутил нахлынувшую со стороны объединенных сил всех старушек «Аллеи сфинксов» волну осуждения.
— Вот, — донеслось до него. — Жена за порог…
— Все они нонеча таковы. А вот давеча бывало…
На лестнице и в прихожей Верочка упорно молчала, прижимая «Живое и мертвое» к себе, словно щит. «Ну и амбре тут у меня, — устыдился Колобов. — Как в гусарской казарме, или где они там жили». Проходя в комнату, девушка украдкой бросила взгляд на себя в пыльное зеркало. Как бы ненароком одернула блузончик, дотронулась до стянутого шнурком с двумя красными шариками соломенного хвостика на макушке.
— Верунчик, хочешь кофе? — спросил Колобов со всевозможной непринужденностью.
— Хочу, — промолвила Верочка. — Как тут у вас…
— Паршиво, ты имеешь в виду? Загажено? Да, имеет место. Но ведь еще полвоскресенья впереди, успеется навести глянец.
— Нет, не то. Я хотела сказать — уныло.
— Уныло? — Колобов развел руками. — А как должно быть в квартире одинокого, путь даже временно, мужчины?
Тут он вспомнил внутреннее убранство квартиры Вольфа и устыдился вторично.
— Свинарник, конечно, — пробормотал он. — А пойдем на кухню, там как-то уютнее.
— Хотите, я у вас тут подмету? — вдруг предложила Верочка. — И пыль сотру?
— Это зачем? — окончательно смутился Колобов. — Не надо этого.
Потом они сосредоточенно, самоуглубленно пили кофе.
— Вот, начитаешься индийской философии, — попытался сострить Колобов. — Умная будешь. Серьезная.
— Я не от этого серьезная, — промолвила девушка.
— А от чего?
Верочка молча уткнулась в чашку.
— Еще? — спросил Колобов.
— Нет, спасибо. Много кофе нельзя.
— Да, на сердце плохо отзывается. А нам с тобой как нельзя нужны здоровые сердца.
«Не то фиг твои найвиане меня спасут», — добавил Колобов про себя, собрал чашки и понес их в мойку.
— Вадим, — сказала Верочка. — Давайте я вымою посуду.
— Нетушки. В этом доме привилегия мыть чашки навечно закреплена за мной. Никто так искусно не управляется с посудой, как мы, мужчины.
Он покончил с чашками, махнул полотенцем по столу и сел напротив Верочки. Некоторое время они в полной тишине смотрели друг на дружку. «Что же мне с ней теперь-то делать? Самое умное — выпроводить как-нибудь. Дернула же нелегкая за язык. Или тряхнуть стариной, закружить девочке голову?.. Тоже, соблазнитель сыскался, бонвиван хренов. На себя бы лучше посмотрел, да тошно небось».
— Так что у нас случилось, Верунчик?
— Что случилось? — медленно повторила она, словно вникая в смысл вопроса. — Ничего не случилось… Спасибо за кофе. Я, наверное, пойду. Уже поздно.
— Поздно?! — зовопил Колобов. — Час пополудни!
— Мне в библиотеку.
— Так не работает же библиотека!
— Ну… все равно, я пойду, — Верочка решительно поднялась.
В прихожей она, упорно не отпускаясь от нелепой в сочетании с ней книги, влезла в туфельки и принялась возиться с замком.
— А он у вас не работает, — сказала девушка с укоризной.
— Да я знаю, — досадливо произнес Колобов. — Как-то странно все…
— Ничего странного, — ясным голосом проговорила Верочка. — Я вас люблю.
Она испытующе посмотрела на Колобова, ожидая, что тот будет повергнут ее признанием в шок. Она не знала, что Колобов уже был подготовлен.
— Веруня, — сказал он ласково. — Ну зачем тебе это?
— А это всегда низачем. И некстати. Может быть, потому что сегодня воскресенье. И греет солнышко.
— Я же старый. Мне скоро тридцать пять. Я живу неправильно. Я ленивый. Я все время курю и говорю пошлости.
— Я знаю.
— Я женат. Моя жена — очень хороший человек.
— Знаю.
— И что же нам теперь делать?
— Ничего не нужно делать. Все будет по-прежнему. Я никогда больше не повторю вам этих слов и не приду в вашу квартиру пить кофе. Только вы будете знать, что: я — вас — люблю.
— А зачем мне это знать?
— Понимаете, Вадим… Если мужчину любит только жена, значит — он действительно живет не очень правильно. Жена ведь знает его лучше, чем окружающие, она ближе всех к нему, а от окружающих он закрылся в своей раковинке. Но если мужчину любят и другие женщины — тогда для него еще не все потеряно. Когда его любит слишком много женщин — тоже дурно. А две женщины — это, по-моему, в самый раз.
Верочка повернулась и быстро затарахтела каблучками по ступенькам. Ошарашенный Колобов плотно закрыл дверь, убрел на кухню и единым духом опорожнил бутыль минералки.
— Вот она, женская логика во всей красе, — хмыкнул он, расковыривая пачку сигарет. — А может быть, я и взаправду не такая уж мнимая величина, как привык к себе? И приучил к тому окружающих? Привык, знаете ли, с детства готовиться к пенсии, пижон…
