Мы бежали, в спину толкал легкий радостный ветер, и внутри нас было так легко, легко, и все вокруг нас бежало и пело, и солнце выглянуло полюбоваться нами из тяжелых дымных туч, и ветер притих, и погода, которая хотела уронить на нас крупные снежинки — первый угрюмый привет Ледяной Пасти, — раздумала и начала улучшаться.
Охотничьим средним бегом мы так и вбежали в стойбище косматых лжелюдей и сначала, в первый миг, ничего не поняли в своем радостном движении. По бокам зрения мелькали косматые расплющенные тела, грубо обитые камни, просто куски песчаника, змеевика и кремня, охапки старой желтой травы. Вдруг Мастер запа́х смертельным испугом, мы разом повернулись, сделали по два отчаянных прыжка и нырнули в счастливо растущий тут кустарник. Здесь еще была полынь, и дух ее вязал мысли и движения. Было тихо. Никто не торопился к нам, сопя и поухивая, чтобы схватить нас и съесть. От Мастера пахнет страхом. Я медленно приподнимаюсь и — огромная радость: никого живого в этом стойбище нет!
Мы выходим из зарослей карликовой березы, ходим по этому безопасному месту, переворачиваем мертвых лжелюдей. Их рыжеватая шерсть потускнела, морды их — это почти человеческие лица, и сильно убегающий назад лоб с двумя отвратительными буграми над глазами не отнимает этого почти человеческого выражения. Впрочем, солнце, ветер и мелкое зверье уже принялись за свое привычное дело.
— Удача, — сказал Друг Камня. — Этот страшный след оставил бешеный Мамонт.
Очень он грубо выразился, ну просто непростительно, но я вынужден был согласиться: да, оставил. Теперь поиски моего бедного сородича существенно облегчались.
От порушенной стоянки зверолюдей мы взяли круто к закату — ведь туда вели чуть заметные следы. Изредка в траве попадались грубые бурые волоски. Я благоговейно брал их и засовывал в пояс, чтобы вечером похоронить в огне костра. Мастер хмыкал и отводил глаза.
Теперь я все время был впереди — мой временный родич, как и все Рыбы, не знал повадок нашего Предка. Дожди были давно, и его следы на почве видны слабо, и мало обломанных подвяленных трав, к тому же Предок резко бросался из стороны в сторону — видно, от боли. Пришло подозрение, что он ранен в хобот, и оно подтвердилось: попадались участки выдранной и размусоленной травы, а земля была беспорядочно взрыхлена. Он вставал на колени, хватал корм прямо ртом, и вряд ли у него успешно получалось. Я показал на эти следы:
— Видишь? Какой-то дурак вздумал поохотиться на нашего родича. Но он его только ранил. Чтобы прекратить его мучения, мы должны его как можно быстрее отправить на вечное пастбище. И мы его отправим, чтобы он потом родился в нашей орде могучим охотником.
Я достал из своего кожаного мешка несколько кусочков рыжей шкуры, почтительно прикоснулся к ним лбом и сначала натер ими друга-врага, а потом себя. Мастер посмотрел на меня с вопросом.
— Теперь мы с тобой — еще больше Мамонты, — сказал я. — Теперь у нас запах.
Я сделал еще вот что: сложил округло руки возле рта — и покатые густотравные холмы огласило нестерпимое верещанье мамонтенка, попавшего на зуб огромному серому медведю. Друг Камня начал озираться, ища злосчастного детеныша. Я засмеялся.
Мы полушли-полубежали. Приметы Предка становились все яснее. Мы двигались на заход, куда постоянно, раз в сутки, склонялся, умирая, Блуждающий Огонь. Нам сейчас не хотелось умирать, поэтому мы были очень внимательны. Каждый день я натирал Мастера и себя куском мамонтовой шкуры.
Предок явился нам, когда было промозглое горестное утро. Мы шли, чавкая ногами по жидкой земле. Сверху медленно наваливался пласт тумана, весь разрясканный на волокна, как крапивная пряжа. Да это и была пряжа Предков, которую они трепали наверху в такие вот скучные, кислые дни. Белая пряжа, шевелясь, стала еще ниже, и дальний конец ее лег на вершину холма. Остался, таким образом, только клин чистого воздуха, и в широкой части воздушного клина шлепали мы.
Он появился там, наверху, в узкой части клина, как колоссальная гора, как опора всего, что есть. Он стоял и молча смотрел на нас. Мы остановились. Туманные волокна свивались и развивались.
Маленькие воспаленные глазки утомленно смотрели на нас, висячие уши беспокойно вспрядывали, он бесшумно переминался с одной огромной ноги на другую. Он был в самом деле обречен — хобот безжизненно болтался и был как-то странно искривлен. У основания левого бивня темнел какой-то предмет, наподобие третьего, маленького и прямого клыка, но я не успел рассмотреть — от нас к нему пролетел слабый ветерок и принес ему смутный родной запах. Он вздохнул и двинулся к нам, бесшумно переставляя округлые ноги. Я прошипел: «Бежим!» — и первый бросился по склону вниз. От благоговения ноги мои ослабли, я несколько раз споткнулся. Мастер бежал рядом, с ужасом оглядываясь через плечо. И правильно. Этот ужас меня слегка радовал, потому что НА САМОМ ДЕЛЕ, как выразился Младостарец, предки Друга Камня — это все-таки не наши Предки, каких бы там Рыбомамонтов Старцы ни рисовали.
— Куда же теперь? — крикнул, задыхаясь на бегу, Друг Камня. От страха у него сбилось дыхание.
— Держись за мной, — ответил я, и спокойствие потомка Мамонта успокоило его, дыхание его стало ровнее, удары крепких коротких ног размереннее, и он, слегка раскачиваясь, пристроился сзади моего левого плеча.
Если бы Предок так не ослаб, он давно-давно бы догнал нас.
Мы бежали по направлению к Быстрой. На хороводе Старцев было решено, что любая двойка-тройка охотников, которая обнаружит Предка, будет гнать его к Быстрой. А если потом двигаться по ее берегу к верховьям, то это неизбежно должно привести Мамонта к отряду ожидающих его «уговорщиков».
Пряжа тумана замотала нас и весь мир. Все звуки заглохли, все цвета ослепли, но уверенное чувство внутри не давало нам заблудиться, оно гнало и гнало нас, точно направляя к Быстрой, к ее умному веселому течению. Наши копья заброшены на шею, наши руки положены поверх, наши крепкие груди дышат без устали. И весело, и жутко бежать в сплошном белом воздухе, а сзади бесшумно трусит, похрюкивая, Предок, мой, наш, он — часть меня, я — часть его, я перейду в него, а он, когда умрет, — в меня, в нас. Вот уже непонятно — да и зачем понимать? — кто кого преследует, кто за кем гонится, кто кого хочет уговорить; уже я — могучий, хотя и больной Предок — гонюсь за этим малорослым народцем, который пахнет так по-родному, я жажду догнать его, схватить, стать единым целым…
Пошла крепкая кремнистая почва. Значит, мы двигаемся правильно, значит, скоро услышим движение воды. Мы его услышали, я повернул. Друг Камня вослед, и мы побежали вверх, на юг, к истокам. Очень приятно было бежать на юг, откуда приходят всякое изобилие и радость. Бежали аж до тех пор, пока туман не потемнел. Значит, Огонь уже склонился к умиранию. Чувство радости вдруг сменилось усталостью. Мы нехотя влезли в обжигающую воду и переплыли на другой берег. Потом я достал из выделанного оленьего пузыря кремень и кресало и воскресил костер.
