- Так, да не так!
- Сомневаешься?! Или снова размечталась о Карибском Монстре? - кипятился отец.
- Припомни... Ничего не показалось тебе странным в тот день? Самые отважные, ловкие и сильные воины схватились друг с другом за лучшую из жен. Нескромно напоминать, что это была я.
- Ты? Это была ты? А я до сих пор понять: не могу, за какое укуренное чучело я спровадил восемнадцать бойцов в нужник Кецалькоатля! Ради маленького кусачего оцелота, который коготками впился в мое сердце? Ради лохматого чудовища, я хуже подлого омельгона оборвал жизни храбрейших мужей и оголил границы! Все эти ужасные шестнадцать лет я сам себя казню!
- Не вини себя. Не ты огласил приговор судьбы. Нет, не мужчина, не воин сражался за синеглазую принцессу.
- Не я? Или это не я Несокрушимый?!
- "Несокрушимый?" А мы как-будто не знаем, в какой день родился Несокрушимый! Но скажу тебе, что не доблестный воин избрал коготки оцелота, а скромная девчонка, восседавшая под пологом Синей Звезды, выбрала из девятнадцати воинов самую удобную для своей спальни циновку.
- Циновку! Это я циновка! Все слышали?! О, да! Да! Для принцессы я всего лишь коврик! Так приляг же на меня, дорогая, обопрись божественным локотком, вытряхни на меня пепел из трубки! Сожги меня! Выбрось из дома! О. нет! Не получится! Я победитель! Я! - кричал в беспамятстве отец. - Я всех раскидал! Я выпустил кишки. Я прыгал на животах!
- Лишь после того, как дева выбрала, воин победил.
- Лжешь, сочинительница сказок! Докажи правдивость змеиных слов!
- Дорогой, не вспомнишь ли ты мгновения, когда каждому из твоих соперников милостиво подавалась чаша в виде разинутой пасти дракона с ароматным нектаром для бодрости? Помнишь, как благоухал напиток в кругу аметистовых зубьев? Как загадочно горели рубиновые глаза? Но твоих губ края обольстительной чаши не коснулись. Тебе не пришлось вкусить угощения. Глупый юноша воспринял, как обиду, задрожал от ярости и поклялся проколоть початок несчастному рабу, если тот не доставит угощения, но поцелуй дракона не коснулся дерзких уст. Желанная чаша каждый раз проплывала мимо и мимо, утоляя жажду лишь распаренных битвой соперников.
- Что было в той чаше? Отрава?
- Всего три капли млечного сока вилли-пуи, те самые, что приятно утяжеляют веки после долгой охоты.
- Докажи! Слова - лишь эхо, сорванное с болтливого языка!
- Посмотри сюда. Ты узнаешь этот сосуд? Ты узнаешь беспощадные зубы на кромке? Ты догадался, почему избегал тебя раб с напитком в руках?
- Ты отравила восемнадцать воинов?
- Нет, я только уравняла силы.
- Проклятье! Ты лишила меня чести!
- Честью было вступить в неравный поединок за любовь.
- Убью тебя, убийца!
Топор отца взлетел, как раненная птица, подрезая стены и круша посуду.
Но мать успела спрятать замечательную чашу.
...Если два спорщика вдруг погружаются в глубокое молчание, значит, исход сражения предрешен как всегда в пользу самого сильного.
Не отважный вождь с тяжелым топором в руке, не жрец-заклинатель змей и жаб, а моя мать была тайным вождем и жрецом племени. Ее ослепительной красотой гордились и женщины, и дети, ее умом хвастались перед соседними племенами. Ее уважали, почитали и страшились.
Только женщина может выжать мужчину до последней капли и выбросить, как мокрую тряпку.
Столько лет прошло, а до сих пор не докопаться до тайны. Являлось ли утешением для чести Несокрушимого то, что лучшей в мире женщине приглянулась его замечательная татуировка, широкие плечи, а может (о, тщеславная догадка!) доблестный ум?
Самым сильным на арене в тот день был Монстр из Карибу. Великан с острыми клыками, зверь, обросший с ног до головы густой шерстью. При виде хищного оскала у принцессы едва не выпрыгнул желудок. Ее стошнило. Она забилась в истерике:
"Отец, монстр из Карибу, который наверняка победит, отвратителен. Позволь я выберу мужа сама".
"О чем ты говоришь? Славное предстоит сражение. Оно украсит летопись эпохи. Твои глаза свели с ума лучших воинов страны. Гордись. Тебя встречает плеяда героев. Буйный Бизон, Незримое Эхо, Кабанья Голова! И, поглядите-ка! Даже Хвост Бобра! А это кто, вон тот, юный, почти без усов, грудь колесом? Мальчишка! Но смельчак! Какой смельчак! Ставлю сто к одному, что разлетевшиеся мозги из глупой головы ознаменуют начало нашего исторического сражения. Итак, итак, итак... Ставим, кто сегодня изваляет мою дочь Полнеба В Глазах в своих перинах? Эй, жрецы, книгу мне подайте и палочку для письма!"
Девочка с печальными глазами сама выпрыгнула на арену.
"Отец, я хочу драться. За себя. Свобода - это ярость. Умереть легко", - принцесса подняла над головой боевой топор.
"Убрать ее! Запереть!", - закричал Вождь Всех Вождей. На девушку бросилась стража. Но девичья рука только с виду казалась тонкой и слабой. Она легко раскидала рабынь по углам.
"Убрать!", - снова закричал разгневанный отец.
Принцесса Глаза В Полнеба не справилась с опытными воинами. Ее на руках унесли с арены и заперли на засов.
"Не горюй, принцесса, - шепнула рабыня Верная Смоль.- Не мужчины побеждают на поединках, а женщины. Ни один муж вашего рода не стал победителем без желания суженой. Твоя мать прислала чашу дракона из женских покоев. Покажи взглядом, драгоценная, какой жених по душе".
Когда принцесса курит, ее душа воссоединяется с туманом воспоминаний.
Я еле успела выдернуть слюнявый чубук из плотно сжатых зубов.
- Перекурила, дадада...
Она медленно открыла глаза... Они стального холодного цвета.
Снова я окликнула ее с полпути в прекрасную страну.
-6-
Плененные омельгонки не прекращали голосить.
Крики, стоны и жалобная мольба распугали игрунков на ветках тиса.
Оранжевые ары, зеленые канарейки и туканы примолкли, тараща печальные глаза из ветвей.
Мать кивнула издали, жестом давая понять, что голова разрывается на части.
- Эй, храбрецы! Сделайте что-нибудь, заткните пленникам рты, - крикнула она охранникам.
Но удары палок только оживили душераздирающие вопли.
Я вытащила из-за пояса трубку с которой никогда не расставалась, потому что на нее с утра до вечера охотилась Маленькая Лилия. По малости лет она не знала меры удовольствию и укурилась однажды до кровавой рвоты. Мать схватила деревянную скалку и целый день гонялась по долине за моими несчастными ягодицами, пока без всякой жалости не раскрасила их в нелепый лиловый цвет. Помня о резвости ее ног, я пришила специальную петельку к курительному ремешку и могла пользоваться привилегией в любое время и за любым кустом.
