Октав прекрасно понимал, что его слова попали в самое чувствительное место сообщества; тем самым он подписал себе приговор. Октав ощущал хаотические мысли-импульсы семи присутствующих, вторгающиеся в него, ждал момента, когда настанет время нажать на рычаги.
— Может ли кто-нибудь из вас, исключая Прима, действительно всерьез утверждать, что понял устройство Генератора Вероятностей, не говоря уже о том, чтобы изобрести такую машину? Вы говорите громкие слова о научном познании. Но знаете ли вы вообще современные научные методы людей, населяющих Землю в этот век? Вас превозносят собственные марионетки. Вы, родившиеся в темном средневековье, неожиданно попали на современную фабрику, где ничего не в силах понять. Вы ученики чародея, но что произойдет, если вернется сам чародей? Что может мне помешать испустить во время и пространство пронзительный крик, который выдаст настоящему владельцу этой машины ее местонахождение?
Октав почувствовал огромную силу, содержащуюся в их мыслях, будто они любой ценой хотели помешать ему на самом деле послать такой сигнал. Одновременно он ощутил и сомнения, появившиеся в мыслях Карта. Именно этого он и ждал: самое слабое место в их учении.
Прим огласил приговор.
— Терс и Септем проводят Октава в мир и, как только он обретет плоть, устранят его. — Прим остановился, помолчав, а потом продолжил: — Одновременно Сикст отправится в экспедицию на поиски утраченного Талисмана. Если он встретит какие-либо трудности, пусть немедленно потребует помощи. Поскольку Генератор Вероятностей функционирует в определенном режиме — когда заняты все позиции, — Санконд, Карт и Кепт тоже отправятся на Землю: они подберут для Октава подходящего наследника. Я останусь здесь и...
— Мой Талисман! — вдруг перебил его Карт. — Октав украл его! Он исчез!
Торн остановился в нерешительности перед темным возвышением. Под его башмаками хрустел гравий — он пытался удержать равновесие и не упасть. Издалека до него донеслось несколько выкриков; вдруг сверху его пронзила игла зеленоватого цвета.
Он упал вперед лицом на землю; и в следующее мгновение острие световой иглы попало туда, где он только что стоял.
Торн лихорадочно искал глазами свой летательный аппарат, но напрасно.
И тут он случайно вспомнил, как брел, спотыкаясь, по ночному лесу, чтобы добраться, в конце концов, до этой возвышенности.
Сделав несколько шагов вперед, Торн провалился в какую-то шахту. Его падение продолжалось довольно долго. Через какое-то время у него появилось неопределенное ощущение, будто он летит наверх. Шахта вытолкнула его, и он резко упал на землю.
Торн оцепенел, потом поднялся и, шатаясь, побрел вперед, пока не наткнулся на деревья, освещенные странным голубоватым светом. Он чувствовал какие-то изменения в своем теле, что нельзя было объяснить только ушибом в результате неудачного падения.
Торн, ощупью пробираясь вперед, вышел на широкую террасу. Голубоватое сияние усилилось. Оно исходило от двойного ряда фонарей, установленных по обеим сторонам широкой улицы. Торн не мог подробно разглядеть, где находится, ибо край террасы был обозначен живой изгородью.
Он подошел к изгороди и остановился.
Его взгляд скользнул по надетой на нем одежде, потом упал на руки, почти принявшие форму лап с огромными когтями на пальцах.
В его сознании остались лишь смутные впечатления от событий прошедшего вечера. Там были Клоули, симхромия, конференция в зале Опалового Креста, оттуда началось его ночное бегство по темному причудливому лесу.
Его левая рука сжимала какой-то предмет, причем рука мертвой хваткой сжимала эту вещь так, что болели пальцы. Это был тот самый маленький предмет, присвоенный им во время симхромии. Если эта штука еще в его руках, то ничего серьезного с ним не должно произойти. И все же...
У него появились смутные предчувствия.
Не задумываясь, Торн сунул предмет в карман, которого не оказалось на привычном месте, при этом рука его коснулась маленького металлического цилиндра.
Торн пробрался через изгородь и вступил на улицу, освещенную голубоватым светом фонарей.
Предчувствие переросло в дикий страх; но вдруг он неожиданно прозрел.
Другой Торн поменялся с ним местами. Теперь на нем была необычная одежда того, другого Торна — невзрачный рабочий костюм.
Торн перенесся в мир своих страшных снов.
Он резко остановился посреди улицы. Людские потоки обтекали его, прохожие с любопытством оглядывались на него.
Торн преодолел первый ужас, что вызвало чувство морального удовлетворения. Теперь счет выровнялся. Другой Торн может жить в счастливом мире, а он занял его место. Теперь ему не нужно думать о существовании другого Торна, чувствуя вину перед ним. В Торне шевельнулось демоническое желание познать этот мир, знакомый ему до сих пор только по снам.
Но это было не так просто.
На улице царила атмосфера какой-то скрытности и недоверия. Голоса людей превращались в бормотание. Мужчины и женщины шли с опущенными головами, украдкой бросая на Торна косые взгляды.
Торн влился в поток этих людей, одновременно наблюдая за ними.
В освещенных голубоватым светом лицах запечатлелась одновременно печаль и стремление к счастью. Ему знакомо это выражение по снам, и ему чудилось, что он и сейчас тоже спит.
Некоторые лица казались ему странно знакомыми. Видимо, двойники людей, с которыми ему пришлось встречаться в своем мире. Видимо, то были люди его собственного мира, но ведущие совершенно иную жизнь.
На мужчинах и женщинах была грубая рабочая одежда, цвет которой не определить в призрачном голубоватом свете. Тут не отмечалось никакого индивидуализма — все одеты одинаково.
Многие из этих людей, казалось, словно охраняли кого-то. Именно их сторонились и не разговаривали с ними. Наверное, здесь целая сеть шпионов, решил Торн.
Между остальными людьми выделялись другие существа, одетые в черное, которых остальная масса избегала, наверняка сознательно. Торн, как ни старался, не мог рассмотреть ни одно из этих существ.
Все производили впечатление чрезвычайно бдительных.
Это был мир авторитета.
На улице лишь сдержанно бормотали.
И одно стало вскоре очевидным для Торна: в глазах у этих людей отсутствовала определенная цель. Они бродили взад-вперед, чтобы чем-то заполнить время между работой и сном, время, сохранявшее им авторитет и обеспечивавшее некоторую свободу, которую они, правда, не умели применить.
Торн растворялся в толпе, чтобы уйти от любопытных взглядов. Он выхватывал отдельные слова и обрывки разговоров. Все без исключения разговоры, видимо, вращались вокруг поведения определенной группы, называемой всеми «они». Вокруг царило открытое неприятие данной группы.
