Гордон потряс головой, отгоняя морок. Он приехал сюда работать, а не красотами любоваться. Посмотрел на Василия. Тот стоял, открывши рот, глаза выпучил, словно рак, и только дышал шумно, равномерно.
– Да, ничего городишко, – наклонившись к уху Василия, прошептал Гордон. – Но по сравнению с Чикаго, такая дыра, – русский дернулся, словно получил оплеуху. А взгляд его на Гордона был полон такой укоризны, словно тот только что пинком сбросил с лестницы калеку.
Высадили их у самой городской черты, Пожали напоследок мозолистые лапы плотогонов, и плоты поплыли ниже по реке, к Харлондской гавани. А путь «охотников» теперь лежал в город.
Архитектура строений даже на нижних ярусах поражала разнообразием и тонкой, слегка непонятной, красотой. Народу на улицах, словно на Бродвее вечером. Гордон попал, словно в дом родной. Насколько позволяла личина обитателя окраины населенного мира, он заигрывал с девушками, отпускал соленые шуточки над особо спесивыми на вид горожанами, и сам же над шутками этими громче всех и смеялся. Василий шел за ним молча, рот на замке, лишь глаза жадно лупают по сторонам, впитывая красоту великого города. Да, есть на что посмотреть: парки, дома-дворцы, фонтаны, роскошные одежды встречных…
Один раз их остановила стража. Гордон мгновенно сделал простецкую рожу. Получилось весьма правдоподобно. Если бы Василий сам не видел Гордона пять минут назад, то ни за что бы не поверил, что этот идиотик с блаженной улыбочкой на невинном лице способен досчитать даже до десяти, не ошибившись восемнадцать раз.
– Кто таковы? – сурово поинтересовался десятник в блестящем доспехе. Позади десятника сгрудились воины, равнодушно разглядывая варваров с далекого севера.
– Мы, эта, из Чернолесья мы, – громко сопя и утирая нос, ответил Гордон.
– Да ну? – усомнился десятский. Чем-то не нравились ему эти охотники, особенно тот, что выглядит как полный кретин.
– Истинную правду говорю, господин, – затараторил тем временем Гордон, не давая вояке опомнится. – К дяде приехали, к нашему. Я, да братец мой, Оратр, – последовал мах рукой в сторону Василия. – А наш дядя, Ондул, он торговый человек. Нам к нему на улицу Канатчиков идти, в Третий Ярус, тут уже недалеко.
– Что-то вы, братья, не больно похожи?
– Как же непохожи? Одно лицо, – захихикал Гордон (Ой, Фрелон). – Так мы двоюродные братаны, не родные.
– Ясно. Как себя в городе вести, знаете? – десятский сменил гнев на милость. – Не напиваться, покой граждан не нарушать. За приставание к женщине – неделя тюрьмы, – для убедительности десятник поднял внушительный кулак, обтянутый латной перчаткой.
– Все знаем, господин, – кланяясь и отходя, забормотал Гордон. – И ты кланяйся, остолоп! – удар по затылку заставил Василия согнуться в поклоне.
Далее шли без приключений. Дом купца Ондула оказался всего через две улицы. Гордон не стал ломиться в главный вход. На стук в боковую калитку отозвались быстро. Привратник, уголовного вида детина, заросший черной бородой под самые глаза, выглядел весьма неприветливо. Но стоило Гордону бросить несколько слов на плавном, шелестящем языке, в котором Василий с удивлением узнал Синдарин, как их пропустили.
Встречать их вышел сам хозяин, «дядя» путешественников. Мускулистый и крепкий, хотя и в возрасте, взгляд острый и пронзительный. Они долго обнимались с Гордоном, затем Ондул холодно кивнул Василию и гостеприимно, совсем по-русски, махнул рукой:
– Омойтесь, гости дорогие, да и за стол сядем.
– Тут у них, конечно, не джакузи с массажем, но тоже ничего, – обнадеживающе заявил Гордон, расставаясь с амуницией в отведенной им комнате.
– Да уж, – уныло протянул Василий в ответ, представляя себе ужасы местных приспособлений для омывания бренного тела.
Однако, он был приятно поражен, когда вслед за Гордоном добрался до купальни. К услугам путешественников оказались две огромные лохани, наполненные горячей водой, рядом вода в бадьях поменьше – для споласкивания. На специальных полочках мыло, мочалки, и незнакомые, но явно ароматические снадобья.
Через час, вымытые, одетые в чистую одежду и благоухающие, словно лавка цветочника, они уже сидели за столом в компании хозяина. Особым изобилием стол не блистал. Но как объяснил Гордон, в Гондоре не принято много есть, это считается признаком варварства. Так что на расшитой причудливым орнаментом скатерти разместились вазы с фруктами, рыба копченая, рыба жаренная, мясо неизвестно кого в неизвестно каком соусе, хлеб, и конечно вино, знаменитое вино из южного Гондора.
Несмотря на небольшой объем угощения, Василий насытился удивительно быстро. Сила потоком ворвалась в тело, заставляя каждую клеточку трепетать от избытка энергии. При этом не ощущались ни тяжесть в желудке, ни сонливость – привычные спутники плотного обеда.
Несмотря на это, после обеда Гордон отправился спать, сказав Василию:
– Вечером мы отсюда убудем. А ночью спать, я думаю, вообще не придется.
Так что пришлось Василию проваляться несколько часов на узкой и жесткой лежанке, выслушивая громогласный храп с присвистом, подобный сипению разъяренного грифона.
А вечером, после столь же необильного, но сытного ужина, состоялся «боевой совет», как назвал его Гордон. Собрались на совет, судя по огромному столу и обилию бумаг на нем, в кабинете хозяина.
Гордон с видом открывателя, по меньшей мере, закона Ньютона, бухнул на стол две здоровенные книги в малиновом переплете, да с такой силой, что из книг вылетела вся пыль, что копилась там, видимо, со времен Моргота. Столб пыли достиг Василия, и на него напал безудержный чих. Когда Василий сумел прочихаться, утер слезы и прочие сопли, то Гордон уже вовсю шелестел страницами, время от времени уворачиваясь от особо вредных пылевых облачков, что так и норовили влезть в нос.
– Вот тут оно все и рассказано, про Сильмариллы, – глянув на Василия и убедившись в его слухоспособности, сказал Гордон. – Можешь ли ты, Василий, сказать мне, кто изготовил эти камни? – и тон, и выражение лица американца напомнили Василию одного преподавателя университета, страшного зануду, от которого студенты изрядно страдали. Пришлось отвечать:
– Кто-кто. Феанор, конечно.
– Истину глаголет отрок сей, – провозгласил Гордон, вознося перст к потолку с видом священника, уличившего послушника в воровстве, и вынудившего сознаться. Но самая зловредная пылинка выбрала именно этот момент, чтобы забраться в нос Гордону, и он громогласно чихнул, испортив все впечатление. – Апчхи! Точно, Феанор. Так, а потом камушки Феанора сыграли весьма важную роль в истории этого мира. Можем ли мы их украсть, например, до истории Берена и Лучиэнь? Нет, не можем. Да, Василий, не скажешь ли ты мне, где сейчас находятся Сильмариллы?
