И образовалась пустота.
Вакуум в плотной ткани. Для окружающих мы уже уехали, для нас мир, в котором мы жили и работали, был отторгнут, мы смотрели на него из того далека, куда еще не прибыли.
При этом никакой уверенности в том, что нас ожидает впереди, не было. Как-то я готовил статью об институте черной металлургии. Криво усмехаясь, мне показали глазами на мрачного человека, сидевшего в углу за столом , а позже рассказали его историю.
Как это нередко бывает у нас, вдруг, как вспышка, как молния, как озарение, приходит идея, а может и блажь осеняет чью-то светлую голову там, наверху. Так и в этом случае до кого-то доперло - а ведь наша, отечественная технология непрерывной разливки стали - уникальна. Тут мы впереди планеты всей. Так какого мы сидим? Отправить в зарубежный вояж специалиста. Чтобы мог разъяснить, как это выгодно - заливаешь сверху горячий металл, а внизу вытягивается готовый сляб, и не нужно громадных обжимных станов. Обязательно надо слать гонца. Лучше с макетом. Ах, и макет в институте есть? И специалист к макету? Вот его и оформим. Пусть едет по белу свету. В страны цветущего капитализма не стоит - там уже сообразили что к чему и понастроили своих установок, а вот в Латинскую Америку, а тем паче в Африку - то, что надо. Сказано - сделано. Это там, у них, сказано - сделано, а у нас давай характеристику, анкеты, партгруппа. партбюро, райком, комиссия старых большевиков, которая в основном занимается разбором персональных дел - получается что-то сходное между выездом заграницу и персональным делом, потом должно выйти решение. Глядишь, ушло полгода, восемь месяцев. За это время закрыли специалисту научную работу, премии перестали выплачивать, произошло отчуждение, как со мной, а сама идея как-то поблекла, заглохла и не выглядела уже столь привлекательной при ближайшем рассмотрении и подсчете предстоящих расходов. Почесав в потылице, сказали бедолаге - нет в тебе потребности. А может сказали и не почесавшись. А может и не сказали даже, а просто забыли о человеке за ненадобностью. Он же, уже намылившись заграницу, сделал себе прививки от холеры, чумы, черной оспы, желтой лихорадки, укуса мухи це-це, брюшного тифа и других тяжелых недугов, но не перенес такого концентрированного удара и слег в больницу, оттуда вышел в состоянии глубокой задумчивости и был встречен радостно настроенными сослуживцами: "С приездом, дорогой! Расскажи, чего привез? Ну, угости хотя бы жвачкой. "Радость светилась в глазах тех, кто мне рассказывал эту историю, и росла эта радость на ниве утоленной зависти.
Глава восьмая
И все-таки полгода - далеко не бесконечность, отсветило лето, проморосила осень и подняла заиндевевшие ресницы зима.
Все, можешь брать билеты на самолет, подмигнул мне кадровик, и все три буквы чудесного слова "все" прозвучали как три удара в колокол перед отходом поезда, загудели, будто прощальный рев парохода - "в-с-е-еооо!"
- Билетов на рейс нет, могу поставить на лист ожидания, - приветливо сказала мне в кассе девушка в синей форме Аэрофлота.
Опять лист бесконечного ожидания.
- Неужели нет?
- Рейсы выполняются два раза в неделю, транзитом через три пункта. Хотите, посмотрю следующий?
- Будьте любезны.
Она набрала код на машине, пошепталась с соседкой, сидящей в такой же ячейке.
На передачу дел дается неделя. У Николая обратный билет уже на руках, задержаться он не имеет никакого права - кончается срок решения высокой инстанции о пребывании за рубежом товарища Н., и только оттуда, с небес, может снизойти новое решение. На один раз. Раз-решение. Если приеду на четыре дня позже, останется три - на все-про-все, этого мало, катастрофически мало. Иного же не дано - советские могут летать только самолетами Аэрофлота.
- Нет, молодой человек, не везет вам, и на следующий забито, - подняла на меня глаза девушка в синем.
Молодой человек. Все молодым называют, а мне уже сорок пять. Полсрока, а может и больше.
- Что делать будем? - с таким вздохом спросил я у нее, словно свидание назначал, а не билеты выкупал.
- Включу-ка я вас в лист ожидания на оба рейса, дня за три подойдите, как раз моя смена будет с утра. Следующий, пожалуйста!
За три дня - это пятница, опять доверенность выписывать, ловить чековую книжку в бухгалтерии да еще успеть телексом предупредить Николая, чтобы встречал.
Появились и другие, негаданные проблемы. Новая, незнакомая ранее ситуация была полна неожиданностями. Оказывается, есть и продается система очистки и фильтрации питьевой воды "Ручеек", без нее, как без рук в тропиках, она и компактная, она и надежная, только где ее взять? Как же без нее обходится Николай с семейством? Или "Ручеек" у них журчит? Не повезут же они его обратно? Может нам оставят?
Багаж. Во что укладывать барахло - штаны, рубашки, подушки, платья, простыни, одеяла, посуду, вилки, ложки, утюг, кипятильник?.. Вес давно превратился в перевес, похоже, что человек только и живет, чтобы обрасти бесконечным количеством хлама да потуже набить живот.
А книги? Что делать в тропиках без Пушкина? Вопрос не праздный, есть ли там библиотека? Размышления у книжных полок привели к переоценке ценностей - поэзия получила предпочтение перед прозой, на весах души ее грамм значительно концентрированней.
А дневники, записи, начатое и неоконченное, задуманное и ждущее своего светлого часа? Плох тот солдат... тот журналист, который не мечтает о своей книге. Чемодан блокнотов, тетрадок, отдельных листочков не сдашь в багаж, вдруг пропадет - и исчезнет невосстановимое прошлое моей жизни.
Поезжайте налегке, начните жизнь сначала, там все купите, оттуда привезете, советовали друзья. Кстати, о друзьях. Пролистал записную книжку с адресами и телефонами и подсчитал, что если позвать всех, с кем следовало бы попрощаться, то получается восемьдесят три человека, а по минимуму - человек сорок.
Просмотрел еще раз - этого обязательно, потому что друг, этого нужно, потому что нужный, этого необходимо, потому что... Может друг обождет, обойдется, он поймет, он же друг... Стоп! Вот так и разъедается нравственность ржавчиной расчета.
Попрощаться надо и с родными. И с теми, кто жив, и с теми, кого нет.
Мы прошли с цветами в руках мимо конторы, мимо стенок колумбария, мимо поляны в одинаковых, как строй солдат, рядах квадратных серых плит захоронения "афганцев", не вернувшихся с войны в мирное время, и чем дальше по аллеям кладбища, тем глуше становились звуки города, словно серая вата неба обволокла черные ветви деревьев, повисла на металлических прутьях изгородей, впиталась в слипшийся от сырости жухлый покров опавших листьев. И запахи здесь иные, чем в городе - земляные, гнилые, естественные.
