Но когда Билли Вилкинс вернулся и выслушал отчет о моих полетах, меня поместили в змеиный дом — клетку, все стенки и крышка которой были крепко сцеплены друг с другом. Моим соседом по клетке оказался мрачный питон по кличке Пит.
— Старайся всегда держаться на другой стороне, — сказал Пит. — Ты слишком большой, чтобы проглотить тебя. Но я могу попытаться.
— Тебя что-то беспокоит, Пит, — предположил я. — У тебя скверный характер. Это может быть результатом или плохого пищеварения, или нечистой совести.
— У меня и то, и другое, — подтвердил Пит. — Первое из-за того, что я глотаю пищу не пережевывая. Второе из-за… ну, я не помню причину, но это моя совесть.
— Подумай хорошенько, Пит, — велел я, — почему у тебя нечистая совесть.
— У змей всегда нечистая совесть. Мы забываем о самом преступлении, но сохраняем чувство вины.
— Возможно, тебе нужно обратиться за советом к кому-нибудь, Пит.
— Я отчасти думаю, что именно кое-чей вкрадчивый совет и обрек нас на все это. Он говорил, что мы лишились ног в одночасье.
К клетке подошел Билли Вилкинс в компании с еще одним „человеком“, как ходячие личинки называли себя.
— Вот это? — спросил человек. — И ты утверждаешь, что оно может разговаривать?
— Разумеется, могу, — ответил я вместо Билли Вилкинса. — Я не встречал ни одного существа, которое не могло бы разговаривать на тот или иной манер. Меня зовут Джордж Альберт Лерой Эллери Макинтош. Не уверен, что слышал ваше имя, сэр.
— Брэкен. Блэкджек Брэкен. Я уже говорил Билли, что если у него действительно есть слизень, умеющий разговаривать, то я мог бы использовать его в своем ночном клубе. В дневное время ты мог бы оставаться здесь, на „Змеином ранчо“, для развлечения туристов и детей, а ночью я забирал бы тебя в клуб. Нам нужно продумать твой репертуар. Как ты думаешь, сможешь научиться играть на гитаре?
— Скорее всего. Но мне гораздо проще имитировать звук.
— Но разве ты сможешь петь и имитировать звук гитары одновременно?
— Надеюсь, вы не считаете, что я ограничен одним голосовым боксом?
— Ох, я не знал. А что это за большой металлический шар возле тебя?
— Это моя коммуникационная сфера для записи мыслей. Она всегда со мной. В случае опасности я глотаю ее. При чрезвычайной ситуации я должен вернуться туда, где спрятал пусковую мортиру, и отправить сферу в галактический дрейф — в надежде, что ее когда-нибудь подберут.
— Это совсем не похоже на прикол, чтобы включать в твое выступление. То, что я представляю, — это что-то вроде этого.
И Блэкджек Брэкен рассказал анекдот. Детский и скверный.
— Не уверен, что шутка всецело в моем вкусе, — заявил я.
— Хорошо, что ты предлагаешь?
— Думаю, я мог бы читать вашим клиентам лекции по высшей этике.
— Слушай, Джордж Альберт, мои клиенты никогда не слышали даже про низшую этику.
— И о каком вознаграждении идет речь? — спросил я.
— Мы с Билли сошлись на 150-ти в неделю.
— 150 кому?
— Как кому? Билли.
— Я предлагаю — 150 мне и 10 % Билли как моему агенту.
— Слушай, Билли, этот слизень действительно смышлен.
— И даже слишком.
— Да, сэр Джордж Альберт, вы самый умный слизень. Какого рода контракт вы подписали с Билли?
— Абсолютно никакого.
— Просто джентльменское соглашение?
— Никакого соглашения.
— Билли, ты не можешь держать его в клетке без контракта. Это рабство. Это противозаконно.
— Но, Блэкджек, слизень не человек.
— Пойди докажи это в суде. Не желаете подписать контракт со мной, Джордж Альберт?
— Я не брошу Билли. Он отнесся ко мне по-дружески и поселил в дом с черепахами и змеями. Я подпишу комбинированный контракт с вами обоими. Мы обсудим условия завтра — после того, как я сравню посещаемость здесь и в ночном клубе.
III
Существует два вида ходячих личинок (которые называют себя „людьми“), и они придают особое значение межвидовому различию. Отсюда проистекает большая часть их трудностей. Это разграничение, основанное на противопоставлении, разделяет общество на две части, невзирая на возраст, платежеспособность и место проживания. Этим страдают не только людьми, но и, по-видимому, все существа на планете Флорида.
Очень похоже, что особь, будучи вовлеченной в начале жизни в ту или иную из противопоставляемых групп, сохраняет свой выбор до самой смерти. Взаимосвязанный притягательно-отталкивающий комплекс, созданный этими двумя противопоставляемыми типами людей, вызывает у них глубокую эмоциональную вовлеченность, которая порождает сильное беспокойство и расстройство, так же как страсть и вдохновение. Есть такая разновидность поэтической недосказанности, которая имеет тенденцию скрывать свою исходную простоту, выразимую как одновременное уравнивание противоположностей.
Полная изоляция групп друг от друга кажется невозможной. Если бы когда-нибудь попытались это сделать, от затеи пришлось бы отказались как от неосуществимой.
И впрямь различие между двумя типами почти неуловимо, так что на исходе моего первого дня на „Рептильем ранчо“ я мог определять принадлежность к тому или иному типу не более чем в девяти процентах случаев. Распознавание этого различия, думается, проходит на интуитивном уровне.
Я назову эти типы Бета и Гамма, или мальчики и девочки. Я начал понимать, что противопоставление двух типов было одной из величайших движущих сил людей.
Вечером меня привезли в ночной клуб, где я завоевал успех. Я не стал развлекать клиентов непристойными шутками и песенками, но очаровал их незатейливой имитацией инструментов целого оркестра и исполнением потешных баллад, которым Юстас обучил меня в свободные моменты этого дня. Также их заинтересовало, как я пил джин: опорожнял бутылки, не распечатывая их. (Кажется, личинки-люди не способны впитывать жидкость, не имея непосредственного контакта с ней.)
И я встретил Маргарет, одну из девушек-певиц. Мне захотелось узнать, к какому типу людей я могу демонстрировать дружелюбие. Теперь я знал. Безусловно, я относился к бета-типу, ибо меня влекло к Маргарет, которая была безошибочно узнаваемым гамма-типом. Я начал понимать то странное влияние, которое эти типы оказывают друг на друга.
Она подошла к моей клетке.
— Хочу коснуться твоей головы на счастье, прежде чем продолжить, — сказала она.
— Спасибо, Маргарет, — ответил я, — но это не голова.
Она пела с несравненной грустью, с бесконечной печалью и жалостью, отчего в воображении рисовалась целая армия несчастных особей гамма-типа. Это был экстракт меланхолии, превращенный в музыку. Немного похоже на музыку призраков астероида Артемида, немного — на погребальные песнопения на Долмене. Секс и грусть. Ностальгия. Сожаление.
