Сева остолбенел. Напуганный и потрясенный стоял он, боясь шелохнуться. Неистовая злобность бешеных тварей противоречила всем его представлениям о домашних животных. Самый свирепый андалузский бык, гроза матадоров рядом с этими монстрами живой природы смотрелся бы как немецкая овчарка вблизи сцепившихся в смертельной схватке бультерьеров.
«Они ж дикие!», — дошло до невольного свидетеля поединка.
Один из «бойцов», истекая кровью, завалился на бок.
Сева, стараясь не наступить на какую-нибудь хрупкую веточку, поспешил прочь от опасной поляны, благо она лежала в стороне от «магистрального направления». «Нужноделатьноги, нужноделатьноги, нужно…», — крутилось в голове заевшей пластинкой.
Лес кончился внезапно, как обрезало. Впереди — чистое поле. Именно чистое: ни построек, каких, ни пашни. Вольные луга. И ни малейшего намека на человеческую деятельность.
Вечерело. Сева пребывал в абсолютном отчаянии. Куда теперь!? Ноги подкашиваются, желудок подвело, все тело зудит от комариных укусов, чешется, а лицо опухло, точно с двухнедельного запоя. Так и брел он полем, куда глаза глядят, решив, что нужно идти, покуда хватит сил, на запад, а там… видно будет.
Рано или поздно кончаются силы и у самых выносливых. Всеволод понимал, что дошел до предела своих возможностей. Приспела ночь; темень — хоть глаз коли.
«Всё, приехали. Конечная станция. Пассажиров просим покинуть вагон».
Сейчас он упадет и… В этот момент Сева ткнулся в изгородь. Сначала он ничего не понял и несколько мгновений с упорством достойным барана налегал грудью на препятствие. Наконец дошло: «Забор! Ограда, плетень, тын… О, боже, здесь люди! Человеческое жилье». Изгородь была почти два метра высотой и сделана на совесть — без прорех.
— Эй, люди! Хозяева!!! — прокричал Сева.
Голос утонул в ночи, как в пруду камень. Ни звука в ответ. Хотя бы собака залаяла… Где-то должна быть калитка. Или ворота. Сева пошел вдоль изгороди. Она тянулась и тянулась сплошной лентой, плавно загибаясь, без каких бы то ни было промежутков…
Сева остановился — требовалось собраться с мыслями и найти выход. Вернее вход. Ограда, похоже, шла по кругу. Может, в темноте, он уже обошел ее всю. А может и не один раз? Сева схватился за голову. Что за чертовщина происходит!
«Так, спокойно. Не будем поддаваться панике. Раз огорожено, зачем-то это нужно… Гениальная мысль!»
Сева громко расхохотался, давая разрядку натянутым нервам, и испугался — смех жутко прозвучал в ночной тишине. Так нельзя. Успокоиться. Взять себя в руки.
«Дьявол их знает, для чего они поставили изгородь. Потом разберусь. Надо перелезть ограду и идти к центру круга. Почему к центру? Ну, так… Если там что-то имеется, то, скорее всего — посередке. А если ничего нет? Можно будет хотя бы заночевать в огороженном месте, а не посреди дикого поля».
Боялся зря. Шагах в сорока от забора Всеволод едва не впечатался в бревенчатую стену. Изба.
Сева остановился в нерешительности — уж очень неприветливо выглядел этот дом. Темные, наглухо закрытые ставнями, окна. Полное безмолвие. Склеп просто. Но чувство опасности у еле волочащего ноги путника притупилось настолько, что он отмахнулся от мрачных мыслей и поднялся на крыльцо. Постучал.
— Входи, человек, коли с добрыми помыслами.
Дверь отворилась с мелодичным, каким-то даже родным, скрипом. Сразу же в глаза ударил яркий свет. Электричество! Вполне цивилизованное жилье. Впрочем, Севе было уже все равно.
— Проходи, гость дорогой.
Голос показался Юрину знакомым.
Сева пересек прихожую, — а не деревенские сени, как можно было ожидать, — и оказался в просторной комнате.
— Здрас… — Слова застряли в горле — с дивана у стены на Севу смотрел, приветливо улыбаясь, Егорыч. — Вы?!
— Как звать-величать тебя, добрый человек? — Егорыч не признал помощника. Или делал вид, будто не узнает.
— Егорыч, это же я, Всеволод!
— Садись Всеволод. Вот и стул.
Опять загадки. Не много ли на сегодня? От усталости Сева уже ничего не соображал. Покорно уселся, точнее, рухнул на стул, а глаза закрылись сами. На минуту-другую парень буквально выключился, но хозяин легонько тряхнул его за плечо.
— Притомился, Всеволод? Вижу… Из леса, значит, вышел? Давай-ка, я тебя в ванную провожу.
Сева поднялся и безропотно последовал за хозяином.
— Вот душ, — пояснял Егорыч. — Ты сначала горячий сделай, потом ледяной, потом опять горячий — усталость пройдет. Вон полотенце. А одежей твоей я озабочусь.
Живительные струи помогли Юрину вновь ощутить себя мыслящим существом. Благодать! Так бы и сидел под душем…
«Хватит. Хорошего — понемногу».
Не терпелось поговорить с Егорычем — пусть объяснит, что все это значит.
Хозяин постучал и сказал, что одежду оставляет на стульчике, перед дверью ванной.
Сверху лежали трусы. Обычные, хэбэшные, разве что вместо резинки — тесёмка… Не ношенные. Вот спасибо Егорычу! Уж очень некомфортно ощущал себя Сева без этой простой вещицы. Джинсы и рубашка были его, только чистые, будто выстиранные, с новыми пуговицами и «зипером». Чудеса! Имелись также новые хлопчатобумажные носки. Под стулом стояли кроссовки. Со шнурками.
— С легким паром! — приветствовал гостя Егорыч. — Хотя, о чем это я — ты же не из бани… Давай Всеволод, к столу. Повечеряем, да поговорим обо всем.
После предложения «повечерять» следовало ожидать какой-нибудь необычной, «фольклорной» сервировки: мисок, деревянных ложек, самовара… Нет, обычная посуда: тарелки, вилки, рюмки, хрустальный графинчик. Посередине блюдо с источающим пар кушаньем: кажется, рагу с мясом. Много холодной закуски: соленья, копчености, салаты. Сева едва не захлебнулся слюной. Как же он проголодался! Мельком, все же, окинул взглядом комнату. Нормальная мебель. Шкаф, секретер, диван. Без особого выпендрежа. Книги на стеллажах, за толстыми стеклами. На полу — коричневый полосатый ковер толстого ворса. Да и сам хозяин выглядел вполне современно: в домашней пижаме, аккуратно пострижен, гладко выбрит. Это был, без сомнения, его начальник Михаил Егорович Солнцев, только помолодевший, смотрелся лет на тридцать пять, не боле.
— Давай-ка по маленькой, за знакомство! — Егорыч плеснул из графинчика по рюмкам. — Здравы будем!
Сева набросился на еду, забыв о приличиях. Наливка, которой угощал хозяин, слегка ударила в голову. Егорыч не расспрашивал ни о чем, подкладывал еду в тарелку, подлил в рюмку. Утолив первый голод, Сева поинтересовался:
— Егорыч, вы меня не помните?
Хозяин покачал головой.
— Вот что, Сева, говори мне «ты». Здесь принято, да и разница в возрасте не столь уж велика.
