Ознакомительная версия.
Однако тут он был неправ — оба новоявленных приятеля пропали и из палатки, и из салтыковской жизни навеки.
Они вышли на свежий воздух и, озираясь, отошли подалее от бивака, окружившего на эту ночь почтовую станцию.
— Что я тебе говорил? — напустился высокий на своего неразговорчивого товарища. — Кто был прав?
— Ну, ты. А где же она храм нашла? Мы ведь ехали той же дорогой — не было никакой церкви.
— Была, я видел. Помнишь, когда обоз остановился? Потом еще говорили, что это крестный ход пропускали? А потом мы ее проехали, она чуть выше стояла, на горке.
— И ты помнишь, где это было?
— Найдем! — беззаботно отвечал высокий. — Вот только придется там до утра торчать…
— На паперти? — осведомился скептический его спутник.
— Подайте бедному слепому на третий телевизор!.. — вдруг развеселившись, загнусил высокий.
— Тихо ты! Вот только — кто же это? Вовчик или Лешка?
— Вовчик, — уверенно сказал высокий собеседник. — Во-первых, он знает про пятна в небе. Во-вторых, натура артистическая… Жерар Депардье!.. Лешка бы не догадался сесть на паперти и проповедовать гипотезу о четвертом измерении.
— Вовчик бы как раз не додумался сидеть на одном месте и ждать, пока за ним придут, — возразил скептик. — Он бы уже мотался между Москвой и Питером, как наскипидаренный кот. Это — Лешка. Он знает — если разминулись, нужно встать столбом и ждать. У нас однажды так уже было.
— Хорошенькое «разминулись»…
Седла они оставили у палаток Салтыкова и Нарышкина. Взвалив на плечи седла и невольно закутавшись в вальдтрапы, они пошли к ложбинке, куда пустили пастись на ночь всех распряженных и расседланных коней. Найти в большом табуне своих было бы нелегко — но они и не пытались, а поймали за недоуздки первых попавшихся. Как сумели, оседлали, вывели на дорогу и, отойдя подальше, сели верхом.
Церковь, очевидно, была где-то на полпути между станциями. Отъехав порядочно от бивака, всадники стали изучать местность, выпуская из черного цилиндра длинный белый луч, который прыгал по окрестностям. Занимался этим высокий, скептический же то и дело одергивал его, чтобы не баловался.
Как оказалось, он был прав.
Уже тогда, когда эти двое отправились в ложбинку, за ними пошел человек, которого они, переговариваясь, не заметили. Был он один, двигался бесшумно, а главное — не проронил ни слова. Заговорил он уже потом, вернувшись к распряженным каретам.
— Наши куда-то поперлись на ночь глядя, — сказал этот человек другому, который, возможно, в карете ночевал, но не исключено, что просто прятался. — И такие деловые!
— Думаешь?..
— А все может быть.
— Что же они — две недели тут взад-вперед шастают, а среди ночи вдруг догадались?
— Ну, этого я знать не могу.
— Докладывай по порядку.
— Сидели в палатке у Салтыкова, в карты резались. Потом туда девчонка прибежала и убежала.
— Что говорила?
— Приветы передавала. Салтыков с княгиней — того, ну, девчонка туда-обратно бегает.
— Запись есть?
— Есть.
— Сам ее прослушал?
— Меня лакей спугнул, я за дерево встал, а потом и девчонка ушла. И полчаса спустя — наши оба.
— Дай-ка запись.
Человек в карете надел наушники, подключенные к ящичку, и несколько минут молчал.
— Ты прав, это — кто-то из них. Нашелся, холера. Персты Божьи! Надо же додумался! Кретин!
— Кретин не кретин, а сработало.
— Говоришь, к церкви поехали? Будут его с утра на паперти ждать?
Тот, кто принес запись, развел руками — ничего он не говорил, он ведь и запись-то как следует не прослушал.
— Ну, и мы туда поедем.
Тот, кто в этой операции приказывал, вышел из кареты, и тут стало ясно, почему он этого без лишней надобности не делал. Он был одет не в кафтан до колено, обут не в туфли с пряжками, и даже не накинул на плечи длинный плащ, чтобы скрыть свое полное несоответствие одна тысяча семьсот пятьдесят четвертому году. В этом году мужчины не носили пятнистых комбинезонов, да и высоких шнурованных ботинок тоже.
Подчиненный — тот был в кафтане, пусть и с чужого плеча, и впотьмах вполне мог сойти за здешнего жителя.
— Собери наших.
— Будем брать?
— А на кой они нам нужны? Тут их и оставим. А потом снимем с паперти этого артиста… И тоже тут оставим.
— А если он ящик где-то прикопал?
— Сам расскажет. Ну, действуй.
И подчиненный, зайдя между двух карет, встав так, чтобы обозный мужик, случайно проснувшись, его не заметил, заговорил в микрофон маленькой рации:
— Шестнадцатый! Сорок третий! Сорок пятый! Вызывает шестой. Готовность номер два. Все поняли? Прием.
Поднеся рацию к уху, он убедился, что поняли все, и если сейчас же, не тратя времени, выйти на дорогу, ведущую к Твери, то очень скоро бесшумно возникнут незримо сопровождающие царский поезд три тени, и не брякнет, не лязгнет хорошо подогнанная амуниция.
Разумеется, два наивных всадника прибудут к той церкви гораздо раньше ну и что они будут делать до рассвета на паперти? Вот тут-то их и можно брать голыми руками. Скорее всего так и выйдет — потому что и не таких орлов брали без единого выстрела.
А если потом найдутся в придорожных кустах два тела — так этим пускай местные власти занимаются: опознают, в церкви отпевают, хоронят. Не опознают — их проблемы.
Люди прежде, чем впутываться в такую игру, должны же головой думать, а не противоположным местом. А раз впутались — не обессудьте…
Глава вторая
Действующая модель мироздания
Рассказчик — Виктор Сергеевич Костомаров
Этот молодой человек мог бы сейчас быть на задворках цивилизованного мира, если бы не его потрясающее упрямство.
Мальчик, которого растят четыре (!) женщины, теоретически должен вырасти бесполезным, бестолковым, не умеющим ложку до рта донести оболтусом. Но не подвела генетика — папа этого мальчика, сбежавший, кстати, от этих четырех женщин сломя голову (похоже, что правильно сделал), оставил ему в наследство здоровый авантюризм и способность принимать роковые решения. Когда мальчик не захотел, чтобы его, тринадцатилетнего, за руку водили в кукольный театр, он ничтоже сумняшеся сбежал из дому. Четыре женщины (мама, сестра мамы, бабушка и сестра бабушки) искали его по больницам, а он в полутора сотнях метров от родного дома торговал на базаре тритонами из ближайшего болота. Ему даже не надо было наделять их африканским происхождением — всякий и так понимал, что твари по меньшей мере из Нигерии. Тритоны кормили его целое лето, а ближе к учебному году он заявился домой в новых джинсах и кроссовках.
Ознакомительная версия.
