Я так разволновался, что чуть не забыл звякнуть своей новой подружке. Она сама мне предложила сходить в кабак "У Далилы" и я согласился. Оправдание сразу придумал, что представителя прессы я все-таки должен залучить в союзники.
Когда я увидел Лену Тархову вечером, то, во-первых, мне захотелось потушить свет, а, во-вторых, оказаться поближе к ней. Среагировали мои нервные узлы на эту даму.
— Надеюсь, ты интересный собеседник, — сказала она, когда мы усаживались за столик.
— Конечно, я могу говорить на любую тему три часа кряду. Пожалуйста, об основных принципах кабалистического учения, о последних достижениях физической науки, о значении голубого цвета в творчестве Пикассо…
Я заметил, что официант подлетел к нам несколько быстрее, чем положено, похоже, к представителям фамилии Тархов здесь относились с подчеркнутым вниманием… Как-никак советская аристократия, неважно, что на дерьме выросшая…
— Ты что заканчивал, Леня?
Вопрос элементарный, но убийственный. Начинал я и заканчивал Свердловский Педагогический. Пятый пункт, благодаря маме, мне не мешал, поэтому подался в педвуз только оттого, что мужским особям там натягивали оценки, как на вступительных экзаменах, так и на всех прочих.
— Лена, я по профессии педагог. То есть меня так и тянет поставить «неуд» мальчику, который плохо себя ведет.
— И ты нашел такого мальчика здесь?
— Нашел. Его зовут Цокотухин. Он, конечно, из вашей советской обоймы, тоже расстроен, что "социализм не строится, не растет колхоз", но скоро вам придется смириться с тем, что он примитивный злодей. Я сегодня был в типографии, его так называемая книга передрана с ныне уничтоженной рукописи Степана Неелова.
На секунду ее лицо стало откровенно красивым, но как-то по-хищному.
— Я чувствую, Леня, ты воспользовался моим телефонным номером ненадлежащим образом. Похоже, что плохой мальчик — именно ты. А натянуть доказательства, что Цокотухин убил Неелова, дабы слямзить его роман — у тебя кишка тонка.
— Да, тонкая кишка тонка, а вот толстая — нет. Конечно, рукописей Неелова, скорее всего, больше не существует в физическом мире, конечно, Цокотухин передирал Неелова в своем кондовом стиле, но дело в том, что Степин роман обо мне. Там масса вещей, тиснутых из моей биографии. Он их знал, я ему рассказывал и разрешил пользоваться. А Цокотухин ничего такого не знал, не ведал. И я смогу доказать с помощью своих свидетелей, что и герой в изданной книжке — я, и события выписаны из моей жизни.
Я, конечно, блефовал, но это был единственный способ растормошить собеседницу.
— Я читала роман и Неелова, и Цокотухина. В самом деле… в обоих вещах главный персонаж закончил Свердловский педагогический институт… И служил потом в Афганистане, в вертолетных частях…
— У меня сорок боевых вылетов, был я не хухры-мухры, а бортовой стрелок. Здесь, в Свердловске-37, живет «братан», который может подтвердить.
— Главный герой любил метко стрелять по душманам.
— Вот здесь, Елена, исправление Цокотухина. Признаться, я не любил угощать из пулемета незнакомых людей, тем более, если они размером не крупнее букашки… Не любил, но приходилось.
Дама, как бы признавая некоторую мою правоту, придвинула ко мне свое дурманящее декольте и свою голую коленку… и тут я заметил Цокотухина. Оказывается, он культурно отдыхал в том же ресторане. За столиком был он, еще мужик с протокольной рожей и крепкотелая баба — такие раньше украшали горкомовские буфеты. Вот Цокотухин встал и направился к выходу из зала. Домой? Или только отлить?
— Погоди, Лена. Я хочу сделать алаверды одному своему знакомому.
И, прихватив рюмку с водкой, устремился вслед за писателем. Тут мне помешали танцующие пары, особенно толстый коротышка, ухвативший длинную девицу где-то в районе гениталий. Догнал я Цокотухина уже у входа в сортир.
— Спасибо вам, Вячеслав Сергеевич, что вы позволяете молодым авторам публиковаться под вашей фамилией. У них от радости даже душа от тела отделяется, — сказал я комплимент и выплеснул содержимое рюмки прямо писателю в глаз.
Вячеслав Сергеевич вблизи имел лет сорок пять, крепкое телосложение, лысую кочерыжку, жесткие скулы и бравую щеточку усов.
— Ах ты, жидовская морда, — сперва произнес он.
Вот это да. Угадал. Хотя я совсем не выраженный, русая бородка у меня совсем в маму, вернее в мамину родню.
— У вас хорошее чутье. Этого не отнимешь, — снова похвалил я и врезал левой ему под дых.
Писатель бросился на меня как зверь. Как раненый бешеный кабан. Я вообще перед такими людьми пасую и драться предпочитаю с существами стопроцентно разумными.
Он мог бы меня пришибить, если бы владел собой, а так только расквасил мою губу и зашиб грудную клетку. Ну а я вмазал расчетливо. Промеж крепких ножек. А потом еще элегантно вкатил в челюсть — как джентльмен. Он влетел внутрь сортира. Апперкот — и писатель растекся по полу. Спиной я вдруг почувствовал неладное, в самый последний момент вильнул в сторону, отчего чей-то кулак просвистел рядом с моим ухом. Тот мужик, который сидел с писателем за столиком, неожиданно оказался рядом, причем оказался новый противник больше меня по всем габаритам.
Пока наши вертолеты поддерживали с воздуха Джелалабадский спецназ, я кое-что успел узнать у тамошних ребят насчет рукопашного боя. Например, не стоит держать все тело напряженным, нельзя махаться с более сильным противником в одной плоскости. В частности, это означает, что если неприятель уверенно мочит кулаками на среднем и верхнем уровне, тебе лучше упасть самому и попытаться закатать снизу. Что я и сделал. Рухнул на руки и уцепив неприятеля одной ногой, вмазал другой по коленке. Он отлетел и захромал, переместил внимание на нижний уровень, тут я уж вскочил и зафитилил ему ботинком по верхушке.
И тут у меня в глазах померкло. Этот кабан Цокотухин очухался и налетел на меня сзади. По моему черепу не попал, но у меня перед физиономией мигом оказался кафельный неприятный пол. Невзирая на трагические обстоятельства, я почему-то подумал о необходимости соблюдения гигиены даже во время драки.
Не знаю, как бы дальше сложилась моя судьба, если бы в тесном помещении не появилось еще одно существо. Оно было широким, как джинн, и занимало все пространство от умывальника до писсуара. Местный вышибала просил любить его и жаловать.
— Кто виноват? — весомо спросил этот «агрегат», поднимая меня и Цокотухинского напарника за шиворот, одновременно отстраняя самого Цокотухина.
— Их двое против меня одного, — напомнил я.
— Немедленно извинитесь друг перед другом, помойтесь и идите в зал, каждый за свой столик… Иначе суну головой прямо в горшок, где дерьма побольше лежит.
