Симмонс кончал завязывать галстук и потянулся за пиджаком, когда она вбежала в палатку и с ходу плюхнулась на тахту.
— Уф-ф, устала! — Она сбросила косынку и встряхнула головой, расправляя волосы. — Зато памятник получился что надо. Ступай, посмотри.
Он вышел из домика и, прикрывшись ладонью от слепящего солнца, посмотрел в сторону обрыва. Памятник и в самом деле удался: высоко над морем, на фоне бледно-синего неба стоял, широко расставив ноги и величаво заприкнув голову, красавец-дромадер.
— Ну и как? — Он и не заметил, как она вышла из палатки и встала рядом, пышущая свежестью, нарядная в белом платье с широким, окаймленным красной тесьмой вырезом.
— Здорово! — восхитился он. — Только ведь и его варвары-кочевники по кусочкам растащут.
— Ну это еще положим! — возразила она. — Тут им придется попыхтеть — копия из чистой бронзы.
— Правда? — удивился Симмонс. — А оригинал где?
— Пасется где-нибудь с сородичами, — Эльсинора оглянулась и долго смотрела на море. — Жаль, что надо уходить отсюда. Наверное, это самое красивое море на земле.
Симмонс пробежал взглядом по голому каменистому берегу и покачал головой:
— Не уверен. Но наверняка — самое синее.
Они стояли на улице, мокрой от недавно прошедшего дождя, по эту сторону радуги. В одной руке Симмонс сжимал ручку чемодана, другой поддерживал под локоть Эльсинору. Впереди на особняке виднелась знакомая вывеска фирмы «Сафари во все времена».
— Пойдем? — предложил он.
— Туда? — Она улыбнулась и кивнула в сторону особняка.
— Домой! — решительно сказал он и, продолжая держать ее под руку, повернулся и зашагал по влажно отсвечивающей брусчатке. Шел, сознавая, что идет навстречу своей нелегкой судьбе, и нисколько не страшась, потому что твердо уяснил главное: при любых обстоятельствах, всегда и во всем человек должен оставаться самим собой, до последнего вздоха бороться за свое достоинство, за свое будущее.
И еще потому, что рядом с ним шла Эльсинора, е. го жена и единомышленница, самая прекрасная женщина на планете Земля.
1980–1983 гг.
В ГЛУБЬ ВЕКОВ НА МАШИНЕ ВРЕМЕНИ
Путешествие во времени — фантастический мотив, получивший в литературе чрезвычайно большое распространение. Дело в том, что в отличие от многих других сюжетных условий, ет других исходных «дано» и «требуется доказать», этот мотив открывает перед писателем поистине безграничные перспективы философских раздумий над проблемами, обладающими вечной, нестареющей злободневностью. Назову только некоторые произведения из числа тех, в которых острый, приключенческий. научно-фантастический замысел сочетается с отнюдь не беллетристической глубиной в постижении действительности. Итак, вспомним, что допустили своих героев к экспериментированию со временем такие признанные классики мировой литературы, как Марк Твен («Янки при дворе короля Артура»), О'Генри («Дороги, которые мы выбираем»), Джек Лондон («Межзвездные путешественники»), Герберт Уэллс («Машина времени»). Вспомним, что парадоксы времени исследовали корифеи современного научно-фантастического ромна: Рей Брэдбери («И грянил гром»). Айзек Азимов («Конец вечности»), братья Стругацкие («Трудно быть богом»). Этот список можно было бы и продолжить, упомянув, скажем, других представителей «сайенс фикшен» XX века. Вспомним наконец, что эффекты времени в той или иной мере используются — не могут не использоваться авторами различных утопий и антиутопий, с одной стороны, и сочинителями исторических романов с другой. Обе категории писателей вынуждены путешествовать во времени, пускай и без героев, которые закреплены за своей вымышленной действительностью.
Словом, у Н. Гацунаева были достаточно солидные предшественники, и принимаясь за роман об экспедициях во времени, он принимал на себя весьма серьезные моральные и эстетические обязательства. Не знаю, называется ли это «бросить перчатку». Но убежден: автор «Звездного скитальца» постоянно ощущал как бы давление со стороны собственной совести, чувствовал испытующий взгляд «продолжаемых» классиков. И надо сразу сказать; что обращеияе советского фантаста к старой традиции те стало пустой претензией. Н. Гацунаев оказался на уровне сложной задачи, которую он сам перед собой поставил, обратившись к каноническому сюжетному мотиву. Автор «Звездного скитальца» с первых строк романа обозначил свою творческую позицию, включив в число. повествовательных параметров всевозможное установления и законы, сформулированные классикой.
Вместе с тем Н. Гацуиаев решительно обозначил те свои идейные и повествовательные рубежи, которые делают его роман самобытным явлением в современной фантастике. Герой «Звездного скитальца» Симмонс, расставшись с хмурой жизнью XXIII века — так уж получилось, что в его страну эта эпоха вошла суровой, милитаристской, попадает в Среднюю Азию дореволюционного периода и пытается воздействовать на ее развитие по методам, разработанным некогда твеновским янки. Подражание? Отнюдь нет. Во-первых, Н. Гацунаеву удается в хивинских эпизодах показать себя талантливым писателем-этнографом, тонким живописцем нравов, потенциальным мастером исторического жанра. Во-вторых, Н. Гацунаев проводит через своего героя оригинальную, «не заезженную» другими фантастами мысль: даже зная, что его ждет неизбежно будущее, человек должен нести в завтра свой идеал, оставаться самим собой. В-третьих, Н. Гацунаев — эмоциональный беллетрист, и «Звездный скиталец» вновь убеждает в этом: тема любви Симмонса и Эльсиноры — важнейшая событийная и лирическая линия романа. Если добавить, что Эльсинора втайне от Симмонса и от читателя выступает в романе как бы двойным путешественником во времени, она — представитель XXX века, работник «Института наблюдений и контроля над прошлым», то еще очевидней обрисуется и самобытность романа, и его сложность, причем, сложность органичная, нерасчленимая на всевозможные «во-первых» и «во-вторых».
Характеристика основных идейно-тематических мотивов романа относится преимущественно к его замыслу. Но она вполне приложима к реализации этого замысла: Н. Гацунаеву хватило опыта и мастерства для воплощения стратегического плана, требующего большой творческой энергии и неиссякаемой фантазии. И, кстати, трудно сказать, в какой ипостаси автор «Звездного скитальца» сильнее — как фантаст, как исторический романист или как лирик. Пишет он легко, воодушевленно, и повествование у него ладится.
Вместе с тем при всей новизне своих красок роман в достаточной мере традиционен, он развивает характерную для научной фантастики последних десятилетий коллизию, размышляя над проблемай необратимости человеческого деяния и исторического процесса, проблемы ответственности каждою за судьбы других — и даже за счастье грядущих поколений.
