Думать было трудно. Мысли приходилось переворачивать, как гранитные глыбы. Большим усилием воли профессор Петренко раскрыл веки, поднял голову и позвал:
— Таня!
Таня Снежко дежурила у его постели.
— Я вас слушаю, Семен Игнатьевич.
— Вот что, Таня… свяжись со Златогорском и запроси какие виды грызунов обитают в окрестных болотах… Попроси от имени ЭОН прислать нам по двадцать живых экземпляров каждого вида. А когда передашь, возьми, пожалуйста, листок бумаги и напиши письмо моей жене. Ее зовут Машей… Напишешь, что все, мол, в порядке, я сейчас не пишу сам потому, что нарыв на пальце… Да, не забудь поздравить ее с пятидесятилетием. — Он смущенно заморгал глазами: — Ну, в общем, напиши, что я ее люблю и целую… Вот и все.
Семен Игнатьевич вновь откинулся на подушки и, казалось, уснул. Таня, выйдя от него на цыпочках, бросилась к радиорубке. Мысль профессора Петренко о возможности передачи "болотницы" грызунами ее поразила.
И вдруг Таня вспомнила незначительный эпизод: в ту ночь, когда она искала исчезнувшую Лену, у одной из болотных ям, наполненных маслянистой черной водой, проскользнул небольшой зверек и плюхнулся в воду. Таня испуганно вскрикнула, но сотрудник, шедший с ней рядом, объяснил, что это обыкновенная болотная крыса.
— Болотная крыса! Грызун!!
Именем ЭОН Таня передала в Златогорск радиограмму, в которой предписывалось немедленно доставить на основную базу болотных крыс — причем обязательно с участков поражения. Крыс предписывалось ловить при помощи капканов, запрещалось прикасаться к капканам и крысам голыми руками, после охоты участникам надлежало продезинфицировать одежду и принять ванну.
На следующий день в двенадцать часов утра доставили первую партию крыс в отдельных клетках с указанием номеров участков. Именем Петренко Таня отдала приказ проводить исследование крови и мозга крыс.
А профессор Петренко в это время лежал в полузабытье, не имея сил раскрыть глаза. В его мозгу иногда мелькала мысль: "Грызуны!" Но что за грызуны? К чему эти грызуны? — додумать не удавалось. Болезнь приняла чрезвычайно острую форму.
Утро было холодное. Легкой изморозью покрылась трава. Тоненькой коркой льда затянулись лужи. Солнце поднималось медленно — большое, красное. Пробившись сквозь туман, оно вдруг ярко вспыхнуло. Его луч упал на подушку.
Профессор открыл глаза и тихо позвал:
— Таня!
Никто не подошел.
— Таня!
Он вновь впал в забытье, а когда проснулся, увидел, что Таня сидит рядом и плачет.
— Ну отчего ты плачешь, глупышка? Грызунов привезли?
Таня быстро вытерла слезы:
— Привезли. Болотных крыс.
— Болотных крыс? — Петренко даже поднял голову. — Так исследуйте немедленно!
— Уже исследовали… Ничего не обнаружено.
— Как исследовали?
— При помощи электронного микроскопа, а также на крысах, мышах, кроликах…
— Э, не то, не то! — Профессор Петренко поморщился. — Надо на высших животных… Хорошо бы на шимпанзе…
Он вновь поник головой. Таня несколько раз окликнула его, но он не слышал.
"Почему не на крысах? Почему не на кроликах?"
И вдруг она поняла, что имел в виду Семен Игнатьевич: и кролики, и белые крысы — грызуны. Они не заболевают, как не заболевают и водяные крысы, они лишь являются вирусоносителями.
"Хорошо бы на шимпанзе, но где его взять? И кто знает, восприимчивы ли шимпанзе к "болотнице?"
И Таня решилась.
Она нашла Мишу Абраменко и приказала ему дежурить у постели профессора Петренко; она попросила Лену исследовать кровь крысы с девятого участка — не обнаружится ли в ней каких-либо других микробов? — и унесла банку с этой крысой в радиорубку. Там, превозмогая отвращение, Таня сунула руку в банку. Крысу, видимо, отпугнул запах дезинфицирующего вещества, и она отскочила в сторону, но Таня резко ударила ее кистью руки по носу.
Лена ахнула и закрыла глаза, а когда она снова посмотрела, Таня уже высоко держала руку, словно голосуя за что-то, и из ее прокушенного пальца медленно текла алая струйка крови.
Лена перевела взгляд на крысу. Широкий чешуйчатый хвост, перепончатые лапы, взъерошенная шерсть были настолько отвратительны, что вызывали страх и тошноту. Но Лена переборола себя:
— Таня! Я тоже… Может быть, у тебя естественный иммунитет к "болотнице?"
— Не делай глупостей, Лена! — сердито ответила Таня. Никакого иммунитета у меня нет!
ЧЕРНЫЕ ТОЧКИ НА ЗЕЛЕНОМ ПОЛЕ
Степан Рогов дни и ночи проводил в лаборатории профессора Кривцова.
В его распоряжении было первоклассное оборудование, неограниченное количество экспериментального материала, обширная специальная библиотека; Степан мог работать хоть двадцать четыре часа в сутки, мог производить любые эксперименты, профессор Кривцов предоставил ему все условия для работы. Казалось бы, осуществились мечты Степана. В лаборатории он занимался очень серьезными, — уже не студенческими, — научными изысканиями. Но если раньше ему научная работа представлялась именно такой, теперь он страдал от одиночества.
Никогда он не был так одинок, как в это время. Друзья еще не возвратились из экспедиции, профессор Кривцов уехал на Международную конференцию онкологов, а Коля… Что ж, Коля приходил ежедневно, прилежно помогал, но это была всего лишь помощь, а не совместная работа.
Ах, если бы Катя захотела стать вирусологом!
От Тани Снежко писем не было, и это беспокоило Степана. Экспедиция, видимо, все еще бьется над загадкой "болотницы", как бьется он над вирусом Иванова.
Степан привез препарат, в котором можно было надеяться обнаружить неизвестный вирус, — четыреста доз по пяти кубических миллиметров, и половина этого количества уже израсходована.
Вирус не прививался ни на каких средах — ни на естественных, ни на искусственных. Болезнью Иванова не заболевали ни пресмыкающиеся, ни членистоногие, ни млекопитающие. Видимо, и впрямь этот вирус был одним из тех вирусов, которые в процессе эволюции максимально упростили свою структуру и могли существовать лишь при строго определенных условиях.
Но каковы эти условия? Как передается и как воспринимается вирус? Перед Степаном стояли те же вопросы, которые стоят перед каждым ученым, встретившим что-то новое: "Как? Почему?"
Уже нельзя было рассчитывать, что ответ подскажут книги или профессор Кривцов.
— Если бы я это знал, вирус Иванова был бы давно открыт, — ответил полушутя Иван Петрович на один из вопросов Степана.
Профессор уже не мог указать конкретных способов действия, но те пять лет, в течение которых он готовил Степана к научной работе, не пропали даром. Теперь, прежде чем начать какой-либо эксперимент, Степан старался представить, что предпринял бы в таком же случае профессор Кривцов, старался найти в своей памяти какую-нибудь аналогичную работу, проведенную под руководством Ивана Петровича. Ему стало понятно, почему профессор Кривцов так строго добивался безукоризненности проведения опытов, которые казались Степану примитивными и ненужными: всякий сложный эксперимент, как правило, включал в себя ряд простых, но требующих острой наблюдательности и навыка в их проведении.
