Ознакомительная версия.
Стены коридора качнулись, контуры двери расползлись по сторонам, а уши словно набили ватой, и Марина расслышала только последние слова консультанта.
– Как – на взлетно-посадочной полосе? И почему на Ходынке? Ведь конечной точкой маршрута была лесополоса в районе аэродрома Тушино, или я что-то путаю… – Данилов одной рукой поддерживал Марину, а второй попытался открыть папку, уронил ее и остановился в растерянности.
Марина прислонилась к стенке коридора и, пока консультант подбирал бумаги, просматривал их и что-то бормотал себе под нос, стащила с ног туфли. Левая лодыжка отекла довольно сильно, но почти не болит, что странно. Или горе, тоска и боль утраты сейчас действуют как анестезия, выбивая клин клином?
* * *
– Трещина, это просто трещина в кости. Вам не понадобятся ни лекарства, ни иные средства. Только покой и отдых. Я бы рекомендовал вам еще принимать содержащие кальций витамины для укрепления костей и более быстрого их сращивания. Вы слышите меня? – переспросил ее врач второй или третий раз. Марина кивнула, еще раз посмотрела на свою лодыжку в тугом «корсете» и опустила вниз закатанную почти до колена штанину джинсов.
– Вот снимок, вот справочка, возьмете больничный, месяца на восстановление вам хватит, – врач подал ей листок со штампом, печатью и сразу двумя подписями. Марина убрала все в карман спортивной сумки и самостоятельно поднялась с кушетки. Нога не болела, и, если бы не повязка, можно было бы идти не прихрамывая. В сопровождении Данилова Марина брела по бесконечным коридорам центра хроноперемещений к выходу. Уже второй час дня и если такси не приехало, то ей конец, самой до дома не добраться. Искать машину здесь? Да, видимо, именно так и придется поступить…
– Подождите! – послышалось за спиной. – Одну минуточку!
Марина обернулась на странный, шелестящий, как трава под ветром голос. Из-за поворота коридора к ней приближалась высокая, тощая девица в длинном многослойном одеянии и с распущенными по плечам реденькими мышиного цвета космами. Она вытянула перед собой костлявые лапки и тянулась ими к сумке на плече Марины.
– Прошу вас, – выдохнула девица, оказавшись поблизости, – это платье, в котором вы вернулись… – Ее неподвижные, как у опасного насекомого глаза, казалось, сейчас прожгут в сумке дыру.
– Понимаете, – повторила девица, не глядя на Марину, – осталось очень мало винтажной одежды первой половины двадцатого века. Тогда в каждом доме имелась швейная машинка и все, что невозможно было купить, делали своими руками. Починить, перелицевать – одежду перешивали столько раз и донашивали до такого состояния, что она превращалась в тряпку. А ваше платье от Эльзы Скиапарелли, пелерина и туфли, – это все подлинное и в отличном состоянии. Это уникальная вещь с первого в СССР показа мод тридцать седьмого года. Продайте, вам хорошо заплатят, очень хорошо, – от горящего, как у фанатички или у одержимой взгляда Марина попятилась назад, вцепилась в сумку обеими руками и замотала головой:
– Нет, не могу. Оно не продается, – она отвернулась, и, не слушая шелеста и стонов за спиной, захромала следом за Даниловым к выходу.
Кто-то из персонала центра сообразил предупредить таксиста, и «шкода» ждала Марину на парковке. Водитель дождался, пока она усядется в машину, и завел двигатель. Марина назвала адрес и отвернулась к окну.
– Да помню я, – пробурчал водитель себе под нос, – вчера же только вас привез.
«Вчера? – Марина прижалась лбом к стеклу. – Разве вчера? Да, все верно, прошли сутки, всего сутки, двадцать четыре часа. Как я могла забыть…»
Дорога домой через московские пробки по переполненным улицам и проспектам в потоке машин прошла для нее как в бреду. Марина, не отрываясь, смотрела в окно на залитые солнцем фасады, на перечеркнувшие голубое небо рекламные растяжки под крышами домов и с трудом понимала, где находится. Из динамиков неслась идиотская песенка, Марина повернула голову, посмотрела на панель магнитолы, потом на водителя и попросила негромко:
– Выключите, пожалуйста. У меня голова болит.
Водитель покосился на пассажирку, посигналил «подрезавшей» их тонированной «десятке», выругался от души и, наконец, заглушил музыку.
– Спасибо, – Марина отвернулась к окну и закрыла глаза. Слез нет, как нет сил и желания возвращаться назад одной, в пустую квартиру. Да и по большому счету незачем, ведь все уже позади.
Дома было подозрительно тихо, кот не показывался и не подавал голос. Марина сняла обувь, скинула плащ и прошла в комнату. Орхидея валялась на полу, перемешанные с сухой землей осколки от разбитого кашпо разлетелись по полу, стебель цветка сломался, лепестки внутри нераскрывшегося бутона успели потемнеть. Марина принесла веник и совок, убрала последствия разгрома и поставила на место двухтомник по искусству Древнего Рима. Из коридора донеслось слабое мявканье: кот пытался выяснить для себя настроение хозяйки и вышел из ванной. Он терся о косяк двери и преданно заглядывал в глаза Марине, словно пытался объяснить: «Я здесь ни при чем, она сама мне на голову свалилась». Марина закрыла перед его носом дверь, задернула шторы и легла на диван. «Только покой и отдых» – да, это именно то, что ей сейчас нужно. Она закрыла глаза и то ли заснула, то ли провалилась в забытье под вопли орущего под дверью голодного кота…
* * *
На ветках тополя за окном кабинета весело шуршали большие зеленые листья и закрывали собой яркий солнечный диск. Марина вместе со стулом отодвинулась в падавшую на пол тень оконного переплета и снова уставилась в потолок. Ректор молчал уже минут пять, не меньше, и то шуршал чем-то негромко, то постукивал, то скрипел.
– Я же просил вас, Марина Валентиновна, предоставить мне отчет и фактический материал, который вы должны были собрать во время вашей поездки. Я с пониманием отнесся к вашему продолжительному периоду временной нетрудоспособности, но ожидал от вас… – речь ректора снова оборвалась. Он начинал ее уже в третий или четвертый раз и постоянно сбивался на одном и том же месте. Марине надоело слушать его мычание, она посмотрела на загоревшее и отдохнувшее начальство и заговорила:
– Я привезла все, что мне удалось достать. Все перед вами. – И перевела взгляд на окно. Листья весело махали ей широкими лапами, словно звали прогуляться. Середина июня – жара, солнце печет во всю, в Москву пришло настоящее лето, а она сидит в душном кабинете и слушает несвязную речь своего руководителя.
– Вот про это? – ректор еще раз оглядел разложенный перед ним на столе «фактический материал»: газету «Правда» от семнадцатого августа тридцать девятого года, почти полный флакон духов «Лориган де Коти», помаду той же фирмы и чек на двадцать пять тысяч рублей, пробитый кассовым аппаратом ЦУМа.
Ознакомительная версия.
