— Может, месяц назад ты и была девушкой, но сейчас ты явно не девушка. У тебя месячные давно были?
— Герман, я такие тонкости с тобой обсуждать не намерена! Грани приличия все-таки надо соблюдать!
— Варя, может мне поговорить с ним?
— Слушай, Герман, вот с какой стати ты решил испортить мне настроение? С какой стати ты ко мне лезешь? Тебе что, жены мало?
— Не обижайся, Варюша, мне просто очень страшно за тебя.
— Ну, и напрасно! Давай лапу!
* * *
Но почему-то всем теперь что-то надо было от нее. Почему-то именно теперь ее не хотели оставить в покое! Жила себе, жила, никому не была нужна, теперь сразу всем понадобилась! Первый ее художник, вдруг стал зажимать ее на кафедре, отчаянно напрашиваться на разговор. Ей было совершенно сейчас не до разговоров. Ей бы только до постели добраться! И почему в общежитиях такие узкие кровати? Вот какая она глупая, что не купила софу у выезжавшей семейной пары. Алексей был очень большим для такой кровати, но зато ей он был впору. Ночью, проводив его домой, она осталась одна. Она лежала голая и, вспоминая его, тихонько пела: "А-ле-ша! А-ле-ша!".
И даже тут, кто-то настойчиво стал ее теребить за руку. Господи, это что такое? Она увидела перед собой какую-то узкоглазую, желтую рожу! Как он вошел в ее комнату, неужели она забыла запереть дверь? Это что, новый аспирант шефа, что ли? Может, на кафедре что-то случилось, и за ней прислали этого азиата? Постепенно до нее стало доходить все то, что она так легко забыла за месяц своего счастья. Перед ней стоял Исайка и рукой показывал на своего соратника. Тот, что раньше говорил с ней, стал почти прозрачным, теперь он уже был настоящим призраком. Он сидел безучастный ко всему и смотрел куда-то внутрь себя. Она вопросительно поглядела на Исайку, и тот, крайне невежливо, прямо указал рукой на ее живот. До нее стал доходить весь ужас этого самого ее положения. Имея готовые к воплощению души прямо у себя за спиной, на расстоянии вытянутой руки, не думая ни о чем, она отдавалась мужчине. Она выпивала постепенно эту душу. Как только он истает окончательно, в ней заработает, забьется сердечко ее ребенка. Боже, что же ей теперь делать?
Она решила сама сказать своему любимому, что ждет ребенка. Но когда он пришел, ей было так хорошо, что она решила пока ничего не говорить. А потом он опять ушел, и она осталась одна со своими невеселыми мыслями, с Исайкой, горестно подперевшим голову рукой, и с их тающим третьим. Интересно, сколько это не будет заметно?
* * *
Герман понял все по ее потухшему личику.
— Варя, значит, все-таки ты залетела?
— Ага, Герман, долеталась…
— Ты ему сказала?
— Нет, не могу, он подумает, что я нарочно, ну, чтобы только выйти замуж.
— А ты-то хочешь за него замуж?
— Хочу, наверно. Только я не хочу с ним об этом говорить, хоть что-то мне может достаться просто так, в подарок? Хоть что-то я могу получить в жизни, не завоевывая?
— Тебе уже жизнь сделала самый лучший подарок, не реви. Я вот, например, никогда не смогу родить ребенка. А того, что ты боишься, это все внешнее, ведь самое главное уже произошло. Не тяни, Варя, времени у тебя мало. Тебе сейчас уже никогда не придется воевать за себя, у тебя уже началась война за ребенка. И тебе надо выйти замуж красивой, с таким красным носом тебя вряд ли кто возьмет. А потом, если я не ошибаюсь, тебе еще и за своего Алексея придется повоевать. Что делать, если мы не воины? Я вот вообще мирный еврей, за меня всю жизнь жена, сестра, мать воюют.
— Ты такой славный, Герман!
— Ага, смешной и лысенький.
День ее свадьбы был самым счастливым днем в ее жизни. Вообще-то Варя хотела бы, чтобы свидетелем с ее стороны был Герман. Но, во-первых, мужчину в качестве подружки невесты не потерпел бы никто из ее родственников, которые и так умирали со стыда, глядя, как она, мучаясь ранним токсикозом, без конца бегает в туалет. А, во-вторых, они могли бы в пьяной свадебной драке припомнить ему и пятую графу. Поэтому он отказался присутствовать на этом торжестве, поздравив Варьку и прослезившись в темном коридоре у лотка. Подошел поздравить Варьку и совершенно растеряный Ябс. Хорошо зная для чего люди женятся, он, наверно, терялся в дурных предположениях на счет нового группенфюрера. На свадьбе Варя была удивительно хороша. Беременность еще не наложила на ее внешность печать безразличия ко всему, что было не связано с ее ребенком. Глаза ее сияли, она сама придумала фасон платья, который отдаленно напоминал женский, праздничный наряд казачки конца прошлого века, и удивительно шел ей.
Она все время смеялась, а молодой муж смущенно шипел, чтобы она не так откровенно демонстрировала свою радость. На свадьбу приехало множество незнакомых Варе девушек, которые, не скрывая слез, плакали, очевидно, от радости за нее. Но почему-то свои цветы они вручали не ей, а Алексею. Это было очень похоже на траурную церемонию возложения венков к могиле неизвестного солдата.
На обычном для свадеб тех лет похищении невесты в роли похитителя выступил муж одной из таких девиц. Он не отказал себе в удовольствии, для усыпления всеобщей бдительности, потанцевать с невестой, крепко прижимая Варьку к себе. Потом он схватил ее на руки, унес и закрыл в холодильной камере кафе. После похищения у него возникло желание немедленно выпить, поэтому он не смог сразу связно объяснить разгневанному мужу, где находится его жена. Варю извлекли из холодильника на предпоследней стадии окоченения. По этой причине все немного подрались, но потом, как всегда, свадьба закончилась всеобщим братанием.
* * *
Первые восторги прошли, и Алексей начал внимательно присматриваться к той, что сама упала ему в руки. Он видел, всю полноту неодолимой власти, которую он приобрел над ней тем, что брал ее каждую ночь. По утрам Варя готовила вкусные завтраки, которые приносила ему в постель, чтобы еще полежать рядом с ним, приласкаться к нему. Она внимательно прислушивалась к его критике своей стряпни, запоминала рецепты кушаний, которые готовила его мама. Алексей утверждал, что Варьке еще многому надо учиться у нее. Но Варя понимала, что готовка свекрови всегда была основана не на обилии ингредиентов и вкусовой изысканности, к чему ее приучили на хуторе, а на скудости стола, на судорожных попытках работавшей уральской городской женщины вытянуть с пустых прилавков магазинов что-то по вкуснее для своих ребятишек.
Алексей впервые с Варей открыл для себя многообразие блюд из простой курицы, с которой его жена творила чудеса. Его скупую похвалу она воспринимала с таким ликованием и бурной постельной деятельностью, что он тут же решал хвалить ее по реже. Он был счастлив с ней по выходным. Варя, с обметанными за ночь полукружьями глаз, просыпалась, зарывалась к нему в объятия и вновь находила самую короткую дорогу к его желанию. Потом она неслась на кухню, гремела там посудой и тащила что-то скворчащее, шипящее, издававшее удивительный аромат. Иногда за выходные они так и не выбирались из постели. А в понедельник он шел на кафедру, где ему начинали с неудовольствием указывать на недостатки в его работе, высказывая мнение, что во всем виновата его жена, которая сама-то давно уже толком ничего не делает. Недовольство их женитьбой было так велико, что Варю, молодой руководитель хоздоговорной тематики выкинул из всех ведомостей на зарплату. И теперь Варя, нахмурив брови, долго соображала по вечерам, как она будет покупать на рынке продовольственные запасы для своего Лешика, рассчитывая только на аспирантскую стипендию в сто рублей.
