Ближайшее к эмировской новостройке поселение эрзя хорошо «поднялось» на Бряхимовской авантюре.
После разгрома эмирской армии селение затаилось. Впрочем, русским было не до них. От Волги, Оки и лагеря ратей — довольно далеко, ни войско, ни мародёры селение не разграбили. Однако мудрый старейшина-покштяй высылал «секреты» к реке. Из подростков. «На всякий случай».
«Изнасилованный» мною Окский караван, вывалившись в Волгу и отойдя от Стрелки, встал на ночёвку. Отроки углядели костры и вышли на знакомый говор. Узнали новости о Всеволжске и решили, после завершения дежурства, сбегать-глянуть. Послали одного в селение, а сами пошли посмотреть на русских.
Сбегали. При виде безоружной «комиссии» решили проявить своё удальство. Чтобы заслужить звание настоящих воинов, прославиться и сравняться со старшими товарищами. Проявили. Умерли.
Абсолютно идиотская история. Подростковая глупость. Но…
— Он там много чего говорил. Ругался страшно. Пока глаза не вытекли. Обещался что ихний Пурьгенепаз — бог грома, нас всех пожжёт. Говорил, что нам теперь никогда не выйти из-под крыш — бог увидит и громом убьёт. А ещё сказал, что они видели твоё ожерелье. И послали за помощью к соседям. Зря ты это, Воевода…
— Зря или нет, мы скоро узнаем, Самород.
Мы узнали это через пару часов.
Снова тот же поворот лесной тропы над обрывом. Только над обрывом лежит наш дозорный и нервно машет рукой: отойдите! Не лезьте на открытое место!
Вприсядку подбираюсь к нему, выглядываю за край.
Из-за откоса соседнего массива, отколовшегося от нашего отрога, оттуда, где, со слов Могуты, находится селение этих… «уток», вдоль речушки валит толпа мужиков. Человек сто. По боевому. Видны круглые шапки, которые здесь носят «на войну» вместо шлемов, щиты, наконечники копий поблёскивают, луки с яркими, светло-жёлтыми берестяными колчанами.
Впереди пяток молодёжи — дозор. За ними — «уважаемые люди». Кудати, покштяи… пара шаманов. С посохами, бубном, в высоких меховых колпаках с лентами, в тёмных меховых халатах. За ними — толпа оружных без строя. В конце — ещё стайка молодёжи человек в 20.
— Вот же бл… Попали. Они соседей призвали.
— Самород, ты что — струсил? У них едва ли сотня, а у нас почти четыре десятка. Чего ты боишься?
Дальше… как вчера. Только наоборот.
Как здорово, когда «рельеф становится командиру другом»!
Классное место! Но я и любой рельеф — «другом» сделаю! Лишь бы знать заранее.
Здесь — знаю.
Полтора десятка стрелков Любима скрытно размещаются на вершине склона над нижним коленом тропы. Примерно там, откуда Сухан вчера сулицы метал. Выше первого поворота в кустах засели лесовики Могуты — их и не видно. А ещё выше — мечники во главе с Салманом. Чарджи — хан, бегать не любит, он лук взял. Как и я.
Из-за медленного движения в гору «уважаемых людей» между основной колонной и передовым дозором образовался разрыв. Который заставил меня понервничать. Пришлось дать команду «атака» сразу, как только их хвост втянулся на тропу в лощину. И всё равно — лесовики Могуты взяли дозорных «в спину» на пределе дистанции. Когда те уже увидели людей Салмана.
Дальше как всегда: лучшее оружие, лучшая выучка, лучшая позиция:
— Наложи. Тяни. Пускай.
Безостановочно, многократно.
15 стрелков Любима, он сам, Чарджи, Сухан, аз грешный… С 30 шагов, сверху вниз, по сплошной, развернувшейся к нам лицом в два-три ряда толпе… У них луки без тетив — их ещё натянуть надо, щиты — за спинами… Большая часть побежала с тропы вниз, в лощину… Выцеливать с моими прицелами…
Пустили по 8-10 стрел, и потопали вниз. Всех делов — минута-две. Тут и Салман со своими выскочил. Стрелки пошли стрелы собирать-вырезать, мечники — добивать-докалывать.
Мои стрелки редко промахиваются, но немедленно смертельно для человека попадание только в 5-10 % поверхности тела. Остальное — «отложенная смерть»: болевой шок, кровопотеря, инфекция. Таким… помогают. Ещё: никто пленного тащить не будет. Поэтому ранение в нижние конечности, в позвоночник… помогают. Ну, и чисто поведенческое: выглядит смело, бежать пытается… помогают.
— Давай, Могута, показывай. Из какого улья это рой вылетел.
Прошлись с версту, следом за парой десятков сумевших убежать. Мокрый берег речки справа. Слева — высокий угол отрога, по которому мы бегали, устье оврага, высокий и крутой склон «отвалившегося массива». А за его углом… Ага! Вот оно. «Утятница». Штук 7 этих… кудей поставлены растянутой кучей под возвышающимся над ними обрывом.
Во! Теперь знаю, что такое «Кудыкина гора» — горка, на которой стоят куды.
— Тама… эта… озеро. Рыбное. С версту. Мимо тропа. К Волге. Три версты. Туды… ещё озерко… а туды — побольше. Ну…
— Спасибо, Могута. А другие селения поблизости есть?
— Эта… тама, по речке. Маленькое. А туды… тама по-дальше. И — по-больше. Едрить…!
Какие-то чудаки вылезли на частокол, окружающий крайний «кудо», и начали кидать в нас стрелы. Могута отдёрнул меня в сторону. Впрочем, стрелы воткнулись в землю, не долетев до нас.
Как-то мне мои стереотипы — понимать мешают. Есть представление о средневековом поселении. Улица, вдоль — дворы, вокруг — общий тын. А здесь… древняя форма мордовского поселения. Дворы стоят в беспорядке на небольшой площади, ориентированы в разные стороны. Нет улиц, усадьбы крайне малы, часть их расположена не за домом, а впереди, иные дворы стоят совсем отдельно.
«Мой кудо — моя крепость». Мысль не новая. Но фортификационно — не поддержанная. Частокол из вертикальных жердей в 3–4 метра высотой… от лесных зверей — поможет. От «Лютого Зверя» — нет.
— Господине, их жечь нельзя.
— Николай! Ты уже весь хабар собрал?
— Там есть кому. Их жечь нельзя. У них там — чего эмировы за зиму заплатили. Там много чего лежит. Жечь нельзя — сгибнет.
— Ты хочешь, чтобы я своих ребят на смерть посылал? За тряпки булгарские?
— А чего? Все так делают.
Николай прав: «все так делают». Множество случаев «святорусского героизма» — грабёж соседей. Средневековая аристократия, и на Востоке, и на Западе, в подавляющей своей части — наследственные предводители банд и шаек.
«Слово о Полку Игореве» описывает попытку неудачного вооружённого грабежа. Воспевает храбрость бандитов-неудачников. Игорь-Полковник своей долькой в общем хабаре предыдущего «скока» оказался недоволен, паханов не послушал — полез сам. На жадности и попался.
Это называется «высокохудожественный призыв к единству Руси как раз накануне монголо-татарского нашествия». Кто я такой, чтобы спорить с «жемчужиной русской словесности»?
