Мы снова шли изгибающимся коридорам.
В специальных нишах стояли стилизованные скульптуры.
«Где ты, Бо Юй, когда так нужен народу?»
– Откуда у тебя соломенная собачка?
Фэй спросила как бы между прочим, даже не обернулась.
Мы уже вошли в ресторан, миновали несколько кабинетов.
За бамбуковыми занавесами мелькали люди. Наверное, тут это считалось большой смелостью – находиться так близко друг от друга. Вперемешку русские и китайцы. В основном молодые. В Сибирской автономии люди редко дотягивают до сорока. Несколько явно виртуальных семей, неумолчные громкие голоса. Фэй неумолимо тащила меня к заказанному ею столику.
Соломенная собачка?
Плевать на соломенную собачку!
Но почти пять лет она зачем-то ждала меня на борту спутника.
Иероглиф «ду». Собачка и иероглиф «ду». Может, кто-то хотел, чтобы чжунго я, прежде всего, заглянул в ресторан «Ду»? Но кто мог знать, что когда-нибудь я появлюсь на территории Сибирской автономии?
Мы все еще разыскивали свой столик.
Крылатые драконы, размытые символические изображения мамонтов, неслышные вентиляторы, гирлянды фонариков, смутные лица за бамбуковыми занавесами. Что-то глубоко неправильное было в самой атмосфере, в нервных улыбках, в ропоте голосов, в покашливании.
– Не совсем обычный подарок…
Слова Фэй меня вдруг насторожили.
И насторожило то, что одежды на ней опять были новые.
Фэй будто боялась, что кто-то считает с ее одежды информацию о ее личных занятиях, симпатиях, склонностях и интересах. На одеждах все оставляет след, даже путешествия в виртуальном пространстве. Человек потеет, касается различных предметов, да и мало ли. Появись Фэй в ресторане во вчерашней одежде, я бы точно знал, где и чем она занималась. Я совершенно отчетливо чувствовал, кто из тех, кто скрывался за бамбуковыми занавесями, недавно выезжал в полярную тундру… или ел вяленую рыбу… или занимался развеской лекарственных трав… Ткань одежды, как отложения земных пластов, всегда полна информации.
Я внимательно всматривался в мелькавшие за занавесами лица.
Высокий лоб… Красивый лоб… Лоб – высокая башня истинного ума…
Глаза с типичным азиатским разрезом, правда, нижняя челюсть неестественно узкая, сильно выдвинута вперед, как лоток. Роскошные бархатные брови, розовые щечки, как у новенькой куклы – розовые без всякого грима, и при этом волчьи, безобразно торчащие уши. И стремительный очерк сильных скул – летящий, нежный, мастерски очерченный. И угрюмые густые морщины, страшно и прихотливо бороздящие шею.
Ярмарка уродов. Неявных, но ощутимых.
– Если год урожайный, – непонятно сказала Фэй, – люди становятся гуманными и добрыми…
– Где мы остановимся?
– За тем баном, – указала она.
Фэй узнавали. Ей активно кивали.
Я тоже улыбался. Не было в ресторане «Ду» никаких уродов. Были экстремалы, бросающие вызов судьбе. Слишком короткие руки? Да наплевать! Вилку и ложку держать можно. Выцветшие глаза? Но такое рано или поздно само приходит. Какая разница, как ты выглядишь, если ты все равно бесплоден? Вся вина и беда этих людей заключалась в том, что их далекие бабушки и дедушки оказались современниками человека, который любил копаться в тайнах человеческого организма. Воспоминание о докторе Лестере Керкстоне заставило меня нахмуриться. Китайские фонарики, шум голосов, чудесные развертки веберов, фарфоровая посуда, опять и опять бесконечные гирлянды бумажных китайских фонариков, жирные улыбки золотых масок, вырожденные мамонты и драконы…
* * *
– А смешанные браки?
– Лучше бы их не было…
* * *
Я не стал спрашивать – почему.
Фэй тащила меня в смутную глубину зала.
– Ты кто? – отпрянул я от образины, вынырнувшей передо мной.
Образина не ответила, но ужасно длинное лицо еще более удлинилось – неимоверно, как в кривом зеркале. А дальше – снова неправильные носы, скошенные подбородки, низкие лбы, под которыми прятались наивные старообразные лица, седые прядки, выбивающиеся на самых неожиданных местах, даже на открытых ключицах, костлявые кулачки, подпирающие обвисающие подбородки…
* * *
«Где ты, Бо Юй, когда так нужен народу?»
* * *
– Если год урожайный, – повторила Фэй, – люди становятся гуманными и добрыми…
– Этого достаточно для нормальной жизни?
– Мы считаем, что да.
– Но ведь хочется большего?
– Конечно, – Фэй покосилась на меня. – Мы хотим научиться снова рожать.
– А разве есть верный способ вернуть такую способность?
Она ответила:
– Есть.
Я удивился:
– Какой?
– Убить струльдбруга.
– Да ну. Я видел, чем такое кончается.
Я чуть не налетел на Фэй, так резко она остановилась:
– Ты? Видел?
– Ну да.
– Как, где ты мог видеть такое?
Я уже понял, что сказал лишнее.
– В любом архиве есть соответствующие документы…
Фэй облегченно выдохнула. Документов много, это так. В том числе видеоматериалы. Не знаю, поверила ли она мне, но вздохнула с откровенным облегчением, хотя, конечно, зафиксировала, запомнила мои слова, маленькая тоненькая лоло. И я снова (уже не в первый раз) почувствовал некую неясную, но вполне реальную опасность, исходящую от ее слишком чистых одежд.
14.«Я видел, чем такое кончается».
Впервые о струльдбругах заговорили в конце двадцать первого века.
Горячее время массового рассекречивания архивов. В тот раз на всеобщее обозрение вынесли документы из личного архива доктора Лестера Керкстона, знаменитого молекулярного генетика. Как бывает в таких случаях, торопливые журналисты сразу подавились массой непрожеванной информации. Одни предполагали, другие утверждали, третьи считали полностью доказанным, что вирус болезни Керкстона (под этим названием объединяли множество модификаций того, что когда-то начиналось с подозрений на банальный птичий грипп) был выращен в Нью-Йоркской лаборатории, основанной именно доктором Лестером Керкстоном. Сенсацию вызвал и тот факт, что подопытным материалом для столь талантливого и столь беспринципного исследователя долгое время служили… дети. И не просто дети, а дети с особой аурой… Из этих подопытных только я и Гриф (так мы считали) смогли уйти из Южной башни Всемирного Торгового Центра. Разумеется, мы тоже числились в списке погибших, но мы оставались живыми, хотя об этом никто не знал. Мы обитали в мире как бы сами по себе (если, конечно, Гриф еще жил), нас ничто (так, по крайней мере, мне казалось) не связывало с давними событиями. Информация, выброшенная журналистами на рынок, конечно, выглядела крайне запутанной, но все же связь между эпидемией, поразившей Китай и Сибирь, и работами доктора Лестера Керкстона скоро выявилась. Эпидемию действительно мог вызвать «умный» вирус, выращенный в сгоревшей лаборатории. Возможно, этот вирус изначально был ориентирован на обитателей Поднебесной. Почему нет? При направленности американцев на их исключительность, такие работы могли вестись.
