Ознакомительная версия.
Когда я наклонился над Настей, в ее глазах еще оставалась жизнь. Жизнь и страх — они всегда неразрывно вместе. Мне показалось, что она узнала меня. Мне даже показалось, что она обрадовалась. Но в следующий миг в ее глаза пришла смерть и унесла страх.
Я замотал головой.
Нет!
Да как же так? Это мой дом. Это моя крепость. Даже у глупой бабки Белой туповатая прислуга исцелялась за считанные минуты. Я таможенник. Я почти военный. Я исцелился, когда мне весь живот в фарш размололо. А тут даже ран нет!
— Настя! — крикнул я. — Не умирай!
Я потряс ее за плечи, прекрасно понимая, что она уже умерла. Она держалась не меньше минуты после того, как ее сердце остановилось. Настя упала… оброненная лопатка загремела над моей головой… Почему она не закричала? Не могла? Или не захотела? Она не закричала. Но жила еще не меньше минуты, дожидаясь, пока я приду.
— Живи! — приказал я. — Живи!
Я положил руки ей на грудь. Представил, как от моих пальцев исходят невидимые токи, запуская сердце… как синей молнией дефибриллятора бьет разряд…
Должно получиться.
Да?
Но ничего не происходило.
Сердце остановилось, и девочка умерла. Никакой мистики.
— Она умерла, — сказала Наталья. Стоя в дверях, она задумчиво смотрела на меня.
— Оживи ее! — крикнул я.
— Нет.
— Не можешь? Или не хочешь?
— Не хочу, — признала Наталья. — Я говорила: есть вещи, которые мы не прощаем. Нападение на полицейского — одно из них. Успокойся. Все кончилось.
— Я спокоен, — сказал я, глядя на Настю.
— Вот и хорошо. У этой девки уже было три мужика — в неполные девятнадцать. Зачем тебе такая? Ты же не дурак, ты не станешь говорить, что у вас была любовь? Не было ее, только секс! Я специально не беспокоила вас ночью, дала тебе поразвлечься.
— Зачем ты так… грубо? — Я посмотрел на Наталью.
— Чтобы ты понял — мы можем быть грубыми. — Она прищурилась. — Эта девочка нам не нужна. А тебя хотелось бы сохранить. Если ты случившееся проглотишь — значит останешься с нами. Если нет — присоединишься к ней.
— Значит, так?
— Именно так.
Я провел ладонью по лицу Насти, закрывая ей глаза. Поправил выбившуюся из брюк блузку. Встал. Пожаловался Наталье:
— Не понимаю, зачем она это брякнула. Про то, что лучше умереть стоя. Ведь полицейский согласился дать нам шанс… Он не соврал?
— Нет. Ей бы позволили жить.
— Глупость несусветная, — сказал я. — Все эти громкие слова и красивые позы… «они не пройдут», «все-таки она вертится», «родина или смерть», «готов умереть за свои убеждения» — все это становится чушью, когда приходит настоящая смерть… Все это — для детей. И для взрослых, которые ими манипулируют…
Наталья одобрительно кивнула.
— Но она все-таки вертится, — сказал я. — Ведь так? Она вертится, а они не пройдут, родина остается родиной, даже если смерть становится смертью, и никто не готов умереть, но иногда проще умереть, чем предать… ты некрасивая злая баба, которую никто и никогда не любил просто так, ты даже в наш мир пришла не оттого, что свой любишь, тебе нужна только власть.
Наталья всплеснула руками, будто учительница, чей любимчик, блистательно решив интегральное уравнение, не сумел перемножить два на два. На ее лице отразилось явственное огорчение.
— Ты сволочь, — сказал я. — Все вы сволочи. И дело не в том, что управляете нами исподтишка, что крутите и вертите мирами как хотите. Все равно нами кто-то бы правил, кто-то бы манипулировал. И не в том беда, что вы отнимаете свободу, а взамен даете золоченую клетку. Свобода не измеряется в квадратных километрах. И даже не в том, что отнимаете у нас родных и друзей. Мы ведь их все равно помним, а это главное. Вы сволочи, потому что отнимаете нас от тех, кому мы дороги! Вы не оставляете им даже памяти о нас. Но тебе и этого оказалось мало, да? Люди для вас — фигуры, которые можно как угодно переставлять на доске, превращать одну пешку в ферзя, а другую сметать с доски, выстраивать свою партию…
Я замолчал.
Замолчал, потому что все понял. Все самое главное.
Я понял, зачем меня превратили в функционала.
И спросил:
— Кем я должен был стать?
Представьте себе, что у вас есть большая клетка, где живут маленькие подопытные человечки. Трудно представить? Хорошо, тогда — большая клетка, где живут маленькие подопытные мышки.
Вообще-то клеток вокруг много, и в каждую когда-то сажали парочку мышей. Правда, в одной клетке самец оказался стерильным, в другой сломалась автопоилка и утопила мышат, в третью забралась дикая крыса и закусила ее обитателями, на четвертую свалилась кварцевая лампа, из пятой мыши выбрались на волю и разбежались. Но все-таки изрядное количество клеток осталось заселенными. И когда вы хотите улучшить жизнь мышат в своей клетке, вы поглядываете на соседние — как там дела? Эти мышки живут одной большой семьей? Забавно. Посмотрим, может, стоит и своих приучать к коллективизму. А эти забились по углам? Что ж, понаблюдаем, вдруг им так будет лучше!
Вас не очень-то волнует судьба мышей в других клетках. Вы не садист, вы ничего не имеете против этих милых пушистых созданий, но важна для вас только одна клетка — та, которую вы завели самой последней. Вот к живущим там зверькам вы действительно привязались.
А на остальных можно ставить опыты.
В той клетке, где все мышки сидели по углам, несколько особей подружились и пытаются сбиться в крупную стайку? Непорядок! Эта контрольная группа должна быть обособленной! Вы способны, конечно, прихлопнуть осмелевших мышей или спустить их в унитаз. Но вы не жестоки. И тогда вы ставите в разных углах клетки уютные домики, кладете туда побольше сыра и рассаживаете мышек-нарушителей по одной в каждый домик — на коротенькую привязь. Можно даже повязать мышкам красивые цветные бантики и усиленно кормить витаминами в качестве компенсации за несвободу. Скорее всего они привыкнут и будут даже довольны.
В другой клетке можно добавить в воду какой-нибудь химический препарат. Вдруг мыши станут счастливы от доброй порции веселящего? Нет, не стали, вымерли. Жаль.
В третьей, где мышей приучили бегать в колесе по часовой стрелке, вы изолируете тех, кто упорно бежит против часовой. Опять же — маленькие домики, привязь и особо вкусный корм.
Со временем вы понимаете, что часть забот о контрольных клетках можно переложить на самих мышей. Причем как раз на тех, кто мог нарушить чистоту эксперимента и был посажен на привязь. Громким писком они привлекут ваше внимание, если что-то произойдет. Жестоко искусают своих же сородичей, которые попытаются пойти их путем. (Когда я стал бегать против часовой стрелки, то получил домик и порцию сыра! Вдруг, если кто-то еще сменит направление бега, ему отдадут мою пайку?)
Ознакомительная версия.
