Янычар потерял сознание. Было так обидно – он ничего толком не объяснил… Не объяснил…
Тишина.
Как здорово вот так просто лежать… висеть в густом тумане, не чувствуя ни своего тела, ни боли, ни усталости… Он так и не смог выбраться из этой каши. Завяз. Кто бы мог подумать, что Янычар – циничный и прагматичный Янычар – так поведется на детей. Спасти детдомовцев… Себя спасти?
Если бы кто-то тогда, давно, в его детстве, попытался сделать его человеком, не убийцей, не защитником Родины и ее хозяев, а человеком, может, все сложилось по-другому…
Теперь об этом можно забыть.
Можно висеть неподвижно в густом и упругом тумане, ни о чем не думая, ни о чем не жалея… И никого не жалея. Ведь по сути, он был прав. Всю свою порченую жизнь – прав. Пока ты никого не жалеешь, пока четко понимаешь, что по эту сторону линии фронта ты, а по ту – весь остальной мир, то ты будешь жить. Никому не доверять, ни к кому не поворачиваться спиной. Нет друзей, есть только инструменты для выживания. Использовал очередного – выбросил и пошел дальше.
Один раз. Всего один раз он попытался быть другим – и ничего у него не получилось. Ничего…
– Живой? – прозвучало над самым ухом.
– Что? – спросил Янычар.
– Я вот удивляюсь, что ты живой, – сказал Петруха. – Полспины ему отъели, руку обглодали, а он живой. И ведь добежал до бункера, не подох по дороге. Тут все удивляются.
– Ты здесь откуда? – спросил Янычар, не открывая глаз.
– А приехали за нами. Две БМП прикатили, красиво так, мы потом по шоссе прорывались – то еще удовольствие. Я два ствола к пулемету спалил, отстреливаясь. Но детей привезли. Старика твоего, китаезу…
– Он филиппинец, – прозвучало с другой стороны, но тоже рядом.
– Хорошо-хорошо, филиппинец. Его тоже привезли. А чекист твой… Там остался. Отказался ехать, сказал, что не может… с детьми. И в бункер – не может. Если захочет – выживет. Там у него и жратва, и оружие. В доме закроется – выживет. А если не захочет жить – так от себя не спрячешься. Так ведь? – Петруха шмыгнул носом.
– А что Кравец? И эта его банда? Разминулись? – Янычар открыл глаза – над головой был плохо побеленный потолок, покрытый сетью трещин и кровавыми мазками раздавленных комаров.
По молодости, когда еще срочную служил и попал в госпиталь, Янычар и сам так давил комаров – бросая подушку в потолок.
Что-то армейское. И запах тоже. Лизолом пахнет. Такой едкой жидкостью для дезинфекции. Времена меняются, а запахи в армии остаются одни и те же.
– Так что Кравец?
– Нет его. Испарился, – сказал Петруха. – Не хрен было ему с тобой по рации болтать, об этом острове рассуждать да о том, что нужно антивирус уничтожить… Тутошние разговор засекли, связались с бригадой прикрытия. А те взяли и влупили четырьмя ядерными снарядами. Ты вспышки видел? Или уже без сознания был? В общем, больше нет поселка Удача. И Кравца нет…
– Ядерными зарядами?
– Ага, из «Тюльпанов». А чего стесняться? Америки и всяких там ООНов нет, жаловаться некому. А таких, как этот Кравец, в живых оставлять нет смысла. Вокруг и так смерти полно, а тут еще и он…
– Хорошо, – прошептал Янычар. – Так это… получается, что можно было и не бежать через лес…
– Можно было. Но кто ж знал? А так ты все равно успел, успел ведь – это главное. И это… ты прости меня, я тогда в доме подумал…
– Я тоже подумал. Я ведь… – Янычар вдохнул глубоко, прислушался к своим ощущениям. Тело болело, но ничего особо страшного. Нужно будет попросить, чтобы его вынесли под дождь. Дождь вылечит. Обязательно вылечит. – Я ведь сам уйти хотел, только направлением ошибся. Заблудился, а потом меня уроды гнали. Я тебя кинуть хотел, ты понимаешь?
– Шутки у тебя дурацкие, – сказал Петруха. – Был бы ты здоровым – схлопотал бы уже по роже. А так… Нам разрешили разместиться в старом военном городке возле бункера. У них тут система обороны автоматическая, фонари, пулеметы, так мы в охраняемом периметре. Тутошний старший, полковник вроде, хотел с тобой поговорить. Обсудить условия сотрудничества.
– Хорошо… – прошептал Янычар. – Обсудим. Четыре ядерных заряда…
– По две килотонны. Я не знаю – это много?
– Не так чтобы очень. Но поселку должно было хватить…
Янычар осекся.
Поселку. Должно хватить. Двести вооруженных людей. И несколько сотен тех, кого они согнали. Женщин и детей, наверное.
Поселку должно было хватить.
Зато дети, которых он решил спасти, живы. Четырнадцать детей.
Он может сделать хоть что-то, плохое или хорошее, чтобы никто при этом не погиб? Может ведь… Точно – может!
Нужно как-то все продумать… Кравец собирал людей – нужно будет тоже попробовать. Поговорить с полковником, чтобы здесь людей выживших собирать. Вернуться в Заставу, там ограда мощная, можно и там людей поселить. Эти, в бункере, выходить наружу не хотят… Зачем рисковать? А мы уже… Нам бояться нечего. Мы и продовольствие сможем добывать, и если что понадобится… Они же не могли все собрать под землей на сто лет вперед. Что-то им понадобится, а что-то они нам могут дать… Кто-то же должен будет присматривать за детьми, когда вирус все-таки доберется до меня, до Петрухи… Инга одна не справится.
Странное чувство вдруг охватило Янычара. Теплое и светлое ощущение, что теперь все будет хорошо. Насколько это возможно в умирающем мире.
Не дать этому миру умереть.
Вцепиться в его тушу и держать-держать-держать… Может быть, действительно пойти на Готланд, за антивирусом. Или остаться здесь, помогая выжить немногим уцелевшим.
«Это правильно, – подумал Янычар. – Это правильно… Ради этого, наверное, стоит жить».
Янычар улыбнулся.
