— А он уйдет или останется? — спросил Иван, на лице читалось непомерное любопытство. Так и не дав Филину ответить, он вдруг добавил: — Ну как все… вы же рассказывали…
— Маленький ты еще, такие вопросы задавать. Захочет, уйдет, а нет, так его гнать никто не будет. Он взрослый человек и сам может принимать решения. Ну, все? На этом допрос, считаю, закончен.
— Нет, я еще хотел спросить. Вы… мама просто волнуется. Вы скоро к нам придете?
В этот момент Художник не смог сдержаться и улыбнулся, борясь с желанием засмеяться в голос. И плевать ему было на то, что его брат, вмиг покраснев, окинул его испепеляющим взглядом.
— Так, Ванька, иди к друзьям, иначе я прямо сейчас отведу тебя к матери и пожалуюсь на твое поведение, — Филин, не слушая оправдания Ивана, повернул его и подтолкнул в направлении стоящих неподалеку друзей.
— Просто я боялся, что ваш брат за вами пришел! — все-таки выкрикнул мальчуган перед тем, как раствориться в толпе своих сверстников.
Филин с недоумевающим видом пожал плечами, будто говоря: «Ну, что мне с ним делать?»
— А ты, я смотрю, время зря не терял, — произнес Художник, легонько ткнув брата в плечо. — И как зовут эту прекрасную леди?
— Марина, и она не леди! И хватит лыбиться! Она одна растит двух детей и ей нужна помощь. У этого охламона еще младшая сестра есть и она ничем не лучше его. Как думаешь легко одной воспитывать двоих детей? Муж Марины умер совсем недавно, прошлой весной, и она еще до конца не оправилась от потери…
— От чего он умер?
— От ничего, как и все живущие здесь. Об этом поговорим позже. Давай вернемся к делу. Я много тебе могу рассказать про это место, но для начала осмотрись по сторонам. Что ты видишь?
— Деревня. Поселок расположенный где-то в северной Зоне…
— Нет, ты не прав. Я готов поклясться, что это единственное подобное место, которое уцелело в этом аду. Здесь сохранилась жизнь, тут люди даже не подозревают о том кошмаре, что творится там со всем нами. Последний оплот существования…
— Ты правда так считаешь?
— Так считает каждый, кто попадает сюда из той Зоны, которую мы каждый день привыкли видеть вокруг себя. По крайне мере, первое время… Позволь, я покажу тебе кое-что, — Филин махнул рукой, приглашая следовать за ним, и двинулся вдоль домов.
Художник шел за братом строго след в след, как того и требовали правила, привитые Зоной. Он даже не задумывался над тем, что здесь это излишне, действуя словно строго запрограммированный робот. Однако, при всем при этом, сталкер не забывал поглядывать по сторонам. Он видел детей и взрослых, весело барахтающихся в снегу, людей, беззаботно шагающих между домами, и даже домашних животных, то и дело проскальзывающих под ногами. Художник вдруг начал осознавать, что с каждой секундой он все сильнее любит это место, оно будто проникает в его душу и занимает там законное, достаточно большое место, становясь частью его самого. Пробыв здесь еще какое-то время, он просто не сможет вернуться назад.
«А надо ли? — промелькнуло у него в голове. — Что ждет тебя там? Кровь и слезы? Завистники, готовые порвать глотку даже за дешевый артефакт, который не стоит дороже бутылки водки да пачки патрон? Зачем возвращаться? Чего здесь не хватает для спокойной и беззаботной жизни? В конце концов, всегда можно будет вернуться… потом… когда тишина и покой надоест…»
— Вот, взгляни, — произнес Филин, выворачивая из-за угла дома и указывая куда-то вперед. — Сегодня мы празднуем Рождество.
Художник встал рядом с братом и взглянул перед собой. Там, где деревня немного возвышалась над другими домами, была видна небольшая деревянная церковь, в которой, похоже, было полно народа. Рядом во дворе, огороженном невысоким забором, стояла высокая ель, украшенная игрушками и самодельными тусклыми гирляндами, сделанными из разукрашенных простых лампочек. Вокруг сновали дети — они кричали, катались с невысоких горок, лепили снеговиков и водили хороводы вокруг новогодней красавицы. При первом же взгляде на происходящее сталкер почувствовал, как у него защемило сердце. Это было последней каплей…
— Если ты сейчас скажешь мне, что хочешь, чтобы я здесь остался, то перечить не буду, — Художник, улыбнувшись, посмотрел на брата.
— Нет, я наоборот хочу, чтобы ты убрался отсюда, — произнес Филин, и его слова прозвучали подобно грому среди ясного неба. — Тебе ведь нравится то, что происходит вокруг?
— Да, — Художник с недоверием посмотрел на брата, не понимая, куда он клонит.
— Ты веришь ведь, что если ты упадешь в этот снег, то почувствуешь холод, а если дотронешься до окружающих тебя людей — тепло? Если обидишь тех детей, они заплачут, а их родители прибегут защищать их?
— Но…
— Отвечай на мой вопрос!
— Да!
— А если я скажу, что под ногами у тебя лишь слякоть, церковь, располагающаяся впереди — обгоревшие развалины, а люди, окружающие тебя, лишь бездушные оболочки, мумии, из которых медленно высасывают жизнь?
— Ты спятил… — Художник непроизвольно попятился назад.
— Отвечай на мой вопрос!
— Нет! Ты сошел с ума…
— Я подозревал, что ты поймешь не сразу. Но у нас нет времени. Пожалуйста, Олег, послушай меня. Все, что я сказал об окружающей тебя действительности — правда!
— Нет!
— Да! Да, черт бы тебя побрал, — Филин сделал шаг навстречу брату, и тому показалось, что он сейчас ударит его, чтобы хотя бы силой попытаться доказать свою правоту.
— Даже Марина? И Иван? — дрожащими губами произнес Художник.
— Даже они, — ни секунды не колеблясь, произнес Филин, — Я не могу это объяснить, ты должен это почувствовать. Взгляни себе под ноги, на этот белоснежный искрящийся снег. А теперь на секунду представь, как он выцветает у тебя на глазах, как сквозь него становятся видны камни, обгоревшие палки и кости некогда живущих здесь людей. Взгляни на этих детей, в их улыбающиеся лица. Они ведь прекрасны, правда? А теперь посмотри в их ослепительно яркие блестящие глаза и попробуй увидеть за этим светом ту серость и черноту, что так умело скрывается в них. Они совсем другие. Заметив это, ты почувствуешь, как все вокруг выцветает. Будто громадное серое пятно наползает на царящий вокруг свет, и все меняется. Мираж отступает, грезы остаются в прошлом, и ты остаешься один на один с возможно самым опасным порождением Зоны — с воплощенными в жизнь беспочвенными мечтами…
Филин все говорил, не умолкая ни на секунду, а Художник не мог понять, чего он от него требует. Он смотрел и на снег, и на веселящихся беззаботных детей, но ничего не менялось. Он не знал, возможно ли вообще нечто подобное. И вот в какой-то момент сталкер вдруг понял, что уже совсем не слышит своего брата — тот продолжал стоять рядом, его губы шевелились, но звуки будто вязли в невидимой стене, что разделяла их. Художник посмотрел на снег. Он был все таким же белым, рыхлым и пушистым. А еще девственно чистым, будто свежевыпавшим. Сталкер глянул на свои сапоги, в которых он прошел пол Зоны. Возможно, его одежду почистили, но вот до обуви заботливые руки явно не дошли. Проведя подошвой сапога по снегу, он не заметил отличия — тот был девственно чистым. Художник усмехнулся. Нагнувшись, он зачерпнул горсть белоснежной массы. Что он чувствовал? Холод? Возможно… Мужчина не отводил взгляда от снега, мирно лежащего на его руке, будто желал увидеть в нем нечто очень важное, что-то, что дало бы ответы на большинство терзающих его вопросов. Сталкер не закрывал глаза, но ему удалось отчетливо представить, что произошло бы, покинь на секунду этот мир краски. Он огляделся — вокруг было тускло и серо, будто непроглядный густой туман опустился на землю, и сквозь него совсем ничего не было видно.
