Мне, самому обычному гвардейскому сержанту Сане Мечникову, дали под командование группу молодых разгильдяев, готовых послужить родине, и за год с небольшим я постарался сделать из них настоящих бойцов. Думается, это у меня получилось очень хорошо. Все пятнадцать человек, находившихся у меня под началом, стали настолько лютыми бойцами, что их даже свои сослуживцы немного побаивались, и не важно, новобранцы или ветераны, всё едино. В душе я гордился этими парнями и передал им всё, что знал и умел сам, а может, даже чуточку больше, поскольку не скупился и за небольшое вознаграждение нанимал в бригаде инструкторов, которые в какой‑либо военной специальности понимали и знали больше, чем отслуживший пять лет сержант.
Завтра заканчивался мой пятилетний контракт, который я в своё время подмахнул не глядя. Я попрощаюсь с парнями, прошедшими со мной очень многое, с бойцами моей группы и с нынешним командиром батальона. Что будет потом? Над этим вопросом я размышлял часто. Но на какой путь мне встать, так до конца и не определился. И не потому, что были какие‑то сомнения, а по той простой причине, что я знал: строить долгосрочные планы в нашем изменчивом мире бесполезно. Человек, в данном случае я, может размышлять о чём угодно, но куда кривая его судьбы вывезет, предугадать нельзя. Впрочем, я верил в свою счастливую звезду и хотел надеяться только на лучшее. Впереди свободная жизнь, игра начинается, но уже сейчас у сержанта Мечникова есть некоторые планы на будущее и несколько козырей в рукаве.
В первую очередь конечно же это деньги, которые у меня имелись. Не много и не мало, но три тысячи золотых конфов наличкой, а это, между прочим, сорок пять килограммов драгоценного металла, и акции некоторых предприятий нашего государства, общей стоимостью ещё в пятнадцать тысяч монет. Пока все это хранилось у нашего бывшего комбата Сергея Ивановича Ерёменко, который после полученных на Кавказе ранений не смог более тянуть на себе командование батальоном, но службу не бросил и сейчас заседал в органах государственной безопасности, заместителем начальника аналитического отдела. Неплохо пристроился полковник, глядишь, и мне это какую‑нибудь пользу принесёт.
Во‑вторых, мои надежды укреплялись тем, что наконец‑то на границах Конфедерации воцарилось относительное спокойствие, которое несло стране долгожданную стабильность и возможность развиваться без угрозы со стороны внешних врагов. На севере — мир, царь Иван подписал пакт о ненападении и, как говорят, тихо спивается у себя в столице, городе Шахты. В Крыму нанесён удар по караимам, и они отступили к западному побережью полуострова. На востоке после сражения под Мокрым Батаем единственная уцелевшая орда дикарей‑«беспределов» всё же обогнула озеро Маныч‑Гудило и ушла в сторону Волги.
Самая главная проблема оставалась на Кавказе, где войска Новоисламского халифата стремились пробиться к нашим внутренним районам. Однако в течение летней военной кампании, блестяще проведённой нашим самым лучшим полководцем генералом Крапивиным, южане были вынуждены отступить. Как вещало столичное радио, главный источник информации в нашем государстве, было проведено сразу четыре наступательные операции, и сейчас, понеся огромные потери, южане вновь откатились на территорию Грузии и Азербайджана. Они потеряли Кабардино‑Балкарию, Аланию, плодородную Рионскую низменность и большую часть Чечни и вновь собирали войска для очередного рывка на север. О мирных переговорах речь пока не шла, халифатцы всё ещё были сильны. Но Крапивин должен был их дожать в течение зимней кампании, и сомнений в том, что Новоисламский Халифат потерпит поражение, не было ни у кого. Опять же Трабзон от них откачнулся и заключил с нашими войсками, вышедшими к Кобулети, временное перемирие.
И третье, что вселяло в меня уверенность в завтрашнем дне, — это то, что я был молод. Мне всего только двадцать два года, я здоров, силён, неглуп, хорошо подготовлен и готов принять любые удары судьбы, выстоять и оказаться победителем. Можно сказать, что это самоуверенность и бахвальство. А с другой стороны, это знание своих сильных сторон.
— О чём задумался? — прервал мои размышления Черепанов.
— О гражданке, командир, — усмехнулся я и сам спросил: — А ты отчего в отставку не выйдешь?
— Что мне там делать, Мечник? Я воин и, кроме как воевать, ничего не умею. Веришь или нет, а я когда одежду гражданскую надеваю, так места себе найти не могу. Батальон — мой дом, и здесь моя родная стихия.
— Понятно, — протянул я. — Ерёменко при встрече что‑нибудь передать?
— Да в общем‑то нет. — Комбат пожал плечами. — Мы с ним по рации частенько общаемся, а вскоре к Павловской телефонную линию протянут — и совсем хорошо будет.
— Насчёт Исмаила что‑то слышно?
Майор нахмурился и ответил:
— Нет, ничего нового. Известно точно, что Гену Симакова в Грузии именно он достал. А вот что с ним потом случилось, неизвестно. Его искали, и, между прочим, очень хорошо, но никто найти не смог. Как в воду Исмаил канул, и, наверное, для него это самый лучший вариант. Всё же он не кого‑то привалил, а старшего сына президента, хоть и предателя, но всё же родную кровь. Как Симаков‑старший отреагировал на это убийство, можно только догадываться, так что, скорее всего, сидит сейчас наш камрад где‑то высоко в горах, вот пусть там и находится.
— Ясно. — Я встал с кресла. — Ну, пойду напоследок по лагерю пройдусь.
— Давай, — кивнул офицер и вернулся к экрану своего ноутбука.
Выйдя из штаба батальона, невысокого и приземистого кирпичного домика на окраине станицы Павловской, я огляделся. Всё как обычно. В палаточном лагере, раскинутом вокруг нескольких улиц, военная суета, хотя большей части нашей бригады здесь нет — кто на Кавказе, кто на Дону, а кто и вообще непонятно где боевую задачу выполняет. Однако два батальона всегда на месте, и, как обычно, над плацем разносится гневный голос майора Максимова, этого человека‑переростка, готовившего для бригады новых бойцов.
Эх! Хорошо‑то как! Я полной грудью вдохнул осенний ветерок и направился в сторону палатки, где находилась наша вторая группа. Воины у меня резкие, и приходится постоянно за ними присматривать, чтобы не залетели в какую‑нибудь нехорошую передрягу. В этом месте я нахожусь последние сутки, и совсем не хочется тратить это время на спор с каким‑нибудь бригадным офицером, у которого в станице на вечерних танцах подругу увели, а потом в грызло сунули, чтоб не пытался на солдата авторитетом и погонами давить.
В расположении группы всё было в норме. Бойцы вернулись с полигона, чистили оружие и слушали льющуюся из подвешенного в углу динамика музыку.
