Ознакомительная версия.
Мысль о мести, которая, впрочем, была сейчас почти недостижима, доставила Кравчуку особенное удовольствие. Он даже на мгновение забыл о терзавшей его боли, перевернулся со спины на живот и пополз по коридору вверх. Наощупь, потому как в туннеле царила тьма. Прополз метров десять, отдохнул. Полез в карман брюк и обнаружил там фонарик Охотника – единственный предмет, который сохранился из всего добра после стычки со сборщиками наркотиков. По счастью, завидев свет в галерее, он спрятал фонарик в левый карман, и он не вывалился, не потерялся. Теперь Кравчук вновь сжал его в ладони. Слабый луч света рассеял тьму, осветив небольшой круглый ход, уходивший вверх. Скорее всего, туннель даже не был предназначен для передвижения людей. Может быть, по нему скатывали грузы. Или это была вентиляционная отдушина.
Голодный и злой, Кравчук двинулся вверх. Ремень на брюках он застегнул на самую последнюю дырочку – а совсем недавно использовалась последняя дырочка с другой стороны… Худым Кравчука назвать было сложно – до сих пор. Сейчас он, наверное, потерял уже килограммов пятнадцать.
«Нужно добыть какой-то еды», – размышлял бывший директор «Барса». Ему было тяжело признаться даже себе, но он мечтал не о куске хлеба, не о борще – эти продукты здесь были заведомо недоступны и нереальны. Кравчуку хотелось крысиного мяса. И он с волнением вслушивался в шорохи и попискивания. Если крыса будет маленькой, ее можно задушить голыми руками. И съесть, оставив только кости и шкуру… А может быть, ему удастся поймать даже двух крыс, и одну он оставит про запас. Но пока что удача ни разу не улыбнулась человеку, он не видел ни единой живой твари.
По коридору с уклоном градусов в двадцать Кравчук карабкался долго. Может быть, целые сутки. А может быть, и двое. Раза три он забывался тревожным, беспокойным сном. Спать приходилось, прижавшись к одной из стенок туннеля. По дну его бежал тоненький ручеек, начавшийся с мокрой полоски и усиливавшийся по мере продвижения вверх. Но присутствие ручейка Кравчука только радовало – без него он бы вообще пропал. Пил он часто и помногу. Холодная, свежая вода помогала двигаться, глушила чувство голода.
Туннель, в который человек забрел по подсказке Пых-Пуха, вообще говоря, был подозрительным. За все время Кравчуку не встретилось ни одного ответвления, ни одного зала, ни одной развилки. Но туннель упорно куда-то вел – вряд ли в глухой тупик. Смущало то, что не было предсказанной шариком трехсторонней развилки. Может быть, конечно, он миновал ее в темноте, когда еще не догадался включить фонарь. А может быть, шарик и не мог дать ему правильного совета – если придерживаться гипотезы о его бредовой сущности…
Как бы там ни было, чувствовалось, что поверхность земли была уже близко. Стало легче дышать, было гораздо прохладнее, чем на нижних ярусах. Кравчуку даже казалось, что откуда-то дует свежий ветерок – факт обнадеживающий. Ветерок все усиливался.
«Может быть, эта нора и выведет меня на поверхность», – затаив дыхание и вслушиваясь в дальние шорохи, думал Кравчук.
Последние несколько сот метров перед очередным, если не последним, отдыхом – силы иссякали – человек полз на четвереньках. И вдруг почувствовал, что на затылок ему льется вода. Голову поднимать было лень, Владимир Петрович был словно в ступоре. Прополз еще несколько метров и стукнулся теменем о стену – коридор закончился.
Только тут он поднял наконец голову: откуда-то сверху падали холодные капли. Дальше пути не было. Только уходил вверх высокий колодец. Кравчук выключил фонарик и вгляделся в светлеющее пятно у себя над головой. Метрах в двухстах-трехстах над ним вид н елся слабый багровый свет. Похоже, светилось небо. Он почти выбрался на поверхность. Но подняться можно было только взлетев. Наружу вел лишь идеально ровный вентиляционный колодец с гладкими скользкими стенками. Кравчук вспомнил улыбчивый шарик и во всю глотку закричал:
– Сволочь! Сволочь! Сволочь!
Машина Бонуция шла над темной равниной, оставляя за собой в воздухе переливчатый радужный след. В Бонуцитоне только что наступил рассвет, а в Ронканоре уже вечерело. За десять минут автомобиль оказалась возле реки. Но в полуразрушенном городе никто не встретил ее радостными криками. Кричать было некому – на улицах не было ни души.
За рекой лежала серая пустошь. Река разделяла Ронканор надвое. Но река-то и сохранила все светлое, что было здесь, не дала тьме расползтись по всей стране. Молодые люди почему-то поняли это сразу, без объяснений.
Сейчас к реке прикипел небольшой поселок. То, что осталось от великого города. Развалины больших домов заросли травой на правом берегу реки и рассыпались в прах на левой. А посреди реки еще торчали четыре мощные базальтовые опоры моста черного цвета. Мост некогда соединял два берега. Опоры возвышались над водами, словно массивные слоновьи ноги.
Великий магистр посадил машину на травянистую лужайку, спрыгнул на землю и предложил спуститься своим спутникам.
– Это Ронканор, моя ошибка и моя боль. – Бонуций показал на пустошь за рекой. – Немногие бывали здесь, хотя многие сопричастные Слову слышали эту историю. Когда я стал Великим магистром, я решил создать мир. Настоящий мир, мир в себе. Мир без космической протяженности, маленький, теплый и уютный. Куда никогда не смог бы проникнуть враг. Где могли бы найти пристанище те, кто долго страдал, кто воевал и устал от борьбы. На пределе сил погрузился я в Великое Небытие, извлек Пространство из Непространства, Абсолютной Пустоты. Мне удалось это – ведь я был лучшим из познавших Магию Созидания, значение Истинного Слова. Я хотел понять, что чувствует Бог, создающий миры. Откровение снизошло на меня, но поделиться им я не могу, оно невыразимо словами и образами, о нем нельзя поведать даже намеком. Так был создан Ронканор. Я стал этим миром, и он стал мной…
Ронканор – небольшой, в тысячу мелатомов в поперечнике шар, поверхностью обращенный вовнутрь. Очень маленькая копия известного мне мира – ибо я не мог внести в свой мир ничего, чего не существовало бы в нашем мире, потому что не знал таких вещей и не имел нужных идей и принципов. Не знаю, может ли вообще человек подняться на такую высоту созидания, чтобы сотворить что-то абсолютно новое. Я слышал, что некоторые эльфы могли… Но я был горд уже тем, что создал такую самодостаточную непротиворечивую систему, то, что не удавалось еще никому из смертных. Здесь были вода и воздух, была почва и был свет.
Я создал свет, и свет оказался заточенным в шар моего мира. В другом месте он бы исчез и рассеялся, но здесь ему некуда деться – ведь пространство замкнуто. Свет ниоткуда не появляется и никуда не исчезает. Возможно, в этом есть что-то порочное, но, мне кажется, идея не так уж плоха. Создавать для такого маленького мира солнце я пока не решился…
Ознакомительная версия.
