— Я, кажется, догадываюсь, кто вы! — сказал Вася после некоторого раздумья. — Вы фотографическая птица.
— Да, — подтвердила птица. — Я живу в фотоаппарате.
— И вылетаете всякий раз, — подхватил Вася, — когда фотограф произнесет: «Дети, смотрите внимательно! Сейчас вот из этого окошечка, — Вася указал на объектив, — вылетит птичка».
— Правильно.
Вася разговаривал с фотографической птицей и внимательно рассматривал ее.
«Как жаль, — думал он, — что мама и папа не могут видеть этого». При воспоминании о матери и отце, которые, наверное, потеряли его, Васе сделалось грустно.
«Мама и папа, наверное, сбились с ног, разыскивая меня, — подумал Вася. — Наверное, они звонят уже в милицию: «Потерялся мальчик двенадцати лет и девяти месяцев. В клетчатой рубашке и синих джинсах. Курносый и веснушчатый…»
В давние-давние времена все мои ощущения были ярко окрашены. Собственно, эта окраска, невыразимая, непередаваемая, и составляла их суть. Иногда вдруг и сейчас нахлынет что-то недолгое и неуловимое. Но где, когда уже испытывал это? Возникает лишь, как ветерок, ощущение чего-то красивого — дома, вечера, летней дороги, реки, телеграфных столбов — невозможно определить. Знаешь только, что однажды это было уже.
И ни одной детали, за которую мог бы уцепиться, память не высветит.
Только раз, когда возвращались из загородной прогулки, и шли сосновым лесом, и полыхала заря, я уловил, что эта сладкая щемь в сердце — летний вечер в Ояше, когда от реки поднимаешься на Колхозную улицу, где плетни, заросшие лопухами и крапивой, где земля, красная от перегноя, и страшно устал, и дымки летних печек, сложенных из двух-трех кирпичей, плывут, стелются по-над землей, и так уютно, так хорошо!
Ты знаешь, что есть дом, где мать и отец, хорошо оттого, что они есть сейчас, а щемь — хотя и не сознаешь этого, — что все пройдет, канет, перестанет быть, то есть от течения времени щемь…
Это ощущение рождается от цельного, громадного куска пространства, воспринимаемого разом, почти полностью.
Вася чувствовал эту грустную и сладостную щемь, но не мог, конечно, отдавать себе отчета в том, откуда она и что значит.
— Чем я могу помочь вам? — спросила фотографическая птица, заметив слезы, навернувшиеся на глаза мальчика.
И Вася поведал ей обо всем, что с ним приключилось.
— Да-а-а, — покачала головой птица. — Занятная вышла история. Уж и не знаю, как тут быть. Только авто-мото способно вернуть вас в исходное состояние. Но сегодня праздник — Луговая суббота, и оно гуляет где-нибудь в электрическом или магнитном поле…
— Мне тут все говорили о каком-то авто-мото-вело-фото, — сказал Вася.
— Это полное название, а сокращенное: авто-мото, — пояснила птица. — Кстати, я — составная часть этого явления, но фотоаппарат отцепился по дороге, и теперь мы ведем до некоторой степени самостоятельный образ жизни. О фотоискусстве вы, конечно же, слышали…
— Какое тут искусство? Навел фотоаппарат да щелкнул. Только и делов. Физика плюс химия.
— Не совсем так, — сказала птица. — Впрочем, спорить с вами не буду. Вы помогли мне, а я обязана помочь вам. Скажите, вы знаете стихотворение «Мужичок с ноготок»?
— Знаю, — солгал Вася Морковкин. Очень уж ему не хотелось ударить в грязь лицом перед фотографической птицей. Да, собственно, он когда-то и знал это стихотворение, еще в детском саду он этого «Мужичка с ноготок» разучивал. Но с той поры столько воды утекло!
— Ну, в таком случае задача упрощается. Ступайте прямо, а, потом поверните налево, но перед тем, как повернуть налево, не забудьте, прополоскав рот в источнике свежей воды, трижды прочитать вслух это прелестное стихотворение.
Вася поблагодарил птицу и тронулся в путь.
И снова темный лес со всех сторон обступил мальчика. Ветки могучих деревьев так переплелись вверху, что сквозь них не проникал ни один луч. От болот веяло сыростью, там стлался туман и что-то булькало.
В лощинах недвижимо стояли хвощи и цвел папоротник.
Вдруг где-то поверх деревьев, в каком-то ином измерении, послышалось гудение самолета, заходящего на посадку. Тяжелый нарастающий звук сверлил воздух, словно силился проделать отверстие, в которое хлынул бы свет. И возникало ощущение, как в коммунальной квартире, когда сосед с той, со своей, стороны начинает сверлить электрической дрелью смежную с вами стену, что вот-вот поблизости от вас выйдет горячий кончик сверла. И пришедшее сознание, что уютный, родной мир где-то рядом, может быть, за какой-то тонкой переборкой, ободрило Васю.
А самолет, сбросив газ и выпустив закрылки, быстро пошел на снижение. Вася услышал над собой свист реактивных турбин и частые удары отдельных молекул и атомов воздуха о дюралевые плоскости, словно чирканье камушков по днищу автомобиля, несущегося по дороге, покрытой гравием.
Из записной книжки Васи Морковкина
Постепенно до меня начинает доходить суть всех этих на первый взгляд странных явлений. Я имею в виду не физическую суть — она по-прежнему остается загадочной, — а ту, которую командир называл нравственной, моральной стороной дела. Мне кажется, что когда я делаю какой-нибудь добрый поступок, то и происходят все эти чудеса. Увеличивается сахарный кубик, легкими, как пушинка, становятся тяжеленные вещи, радостно и хорошо делается на душе. Как жаль, что прежде я делал так мало добрых дел…
К вопросу об авто-мото.
Я обратил внимание на то обстоятельство, что как только это самое авто-мото появляется, так сразу все исчезает. Исчезают леса, птицы, рыбы, звери и разные чудаковатые люди. Так исчезли: Петух, Волк, дед Пихто, Путник. Вероятно, авто-мото играет кадрирующую роль. Оно меняет кадры, как в фильмоскопе. Но, может быть, за этим кроется что-то еще?.. Необходимо поразмышлять на досуге.
Всю дорогу Вася вспоминал стихотворение «Мужичок с ноготок» и не мог вспомнить ничего, кроме начала первой строки. Гуманитарным наукам Вася уделял мало времени. Он во всем полагался на физику, математику, химию.
«А попробую-ка я вывести это стихотворение с помощью математического аппарата, — решил Вася. — Ведь электронные вычислительные машины с помощью математики не то что воссоздают известные стихи, а сочиняют даже новые».
И Вася приступил к делу.
Круглые, квадратные и фигурные скобки, знаки сложения, вычитания, умножения и деления, рациональные и иррациональные числа то, наслаиваясь друг на друга, громоздились в Васином мозгу, то рассыпались, как осколки разбившегося стекла. А проклятое стихотворение не хотело вспомниться.
